Да, те, кого ждал, не пришли. Праздник не состоялся, и вот сердце онемело.
Третьего дня я убежал от одиночества и всю ночь просидел на платформе с гимназистом.
Его товарищи давно учатся, а он всё здесь.
Молодая дама, которую он любил три месяца, уехала с мужем за границу.
Когда она стояла у окна вагона, в нарядном дорожном платье, с букетом роз, и улыбалась знакомым, гимназист спрятался за бочками, что ждали товарного поезда, и плакал.
— Я на будущий год кончаю гимназию, — говорил он горько, — а в это утро плакал, как приготовишка.
Так вот мы сидели с гимназистом. Он с язвительной улыбкой говорил о своей разбитой жизни, а в станционном саду шумели берёзы, и по линии горели зелёные огни.
Боже мой, какая хорошая была эта ночь! Мне вспоминалось счастье и мои восемнадцать лет. В эту ночь я видел самый пленительный сон.
Сегодня я не мог обедать. Котлеты так и стыли до вечера.
К моим окнам пришёл шарманщик и долго играл что-то знакомое, невыносимо грустное. Я уверен, что он играл не для меня.
Сначала думал о том пятачке, что, завернув в бумажку, я брошу через загородку, а потом забыл и замечтался сам.
Я слушал, и опять ко мне пришли ночные горестные мысли.
Думал о женщине, что придёт вечером. О женщинах, которые приходят по вечерам в наши одинокие комнаты.
Вот наступает вечер, и они идут. Каждая со своей маленькой, нежной тайной.
Ни один из встречных не узнает, какой дар несёт она сегодня.
Это будет известно только на рассвете, когда мужчина длинным взглядом проводит её, уходящую.
Тогда в его глазах, как в раскрытой книге, можно будет прочесть — приходило это счастье или только его больная безжизненная тень.
Солнце заходит в тучи. Жёлто-ржавой полоской сквозит из-за деревьев холодная заря.
Надеваю пальто и поднимаю воротник.
Осенью темнеет быстро. Не успею выкурить двух папирос, как стемнеет совсем.
Скоро придёт женщина. Моя душа покорно никнет. Я уже чувствую себя выхваченным из обычного строя чувств и начинаю лихорадочно дрожать.
Так всегда перед встречами с ней. Хочу их и знаю — не нужно.
Пальцы стынут от холода. Берёзы шуршащими листьями говорят со мной о счастье.
Оно проходило по этой дороге мимо них. Они не забыли.
Оказалось не то. Ко мне просто пришла не та женщина, которую я ждал, и праздник не состоялся. Это случается часто. Ждут одну, а приходит другая. Сначала не знаешь, а потом…
Вот она подходит к калитке. Идём на балкон, садимся на ступеньках.
— Я ждала тебя вчера, — говорит она с лёгким упрёком. — Почему не пришёл?
— А это не ты приходила к моим окнам ночью? — спрашиваю я.
— К твоим окнам? Ночью? — удивляется она. — Что за странные у тебя мысли? Зачем бы пришла я к твоим окнам? Вчера, ожидая тебя, я укладывала вещи — ведь завтра мы едем. А ночью вернулся муж.
Смотрю на неё. Маленькая. Закуталась в белый платок. Лицо спокойное. Так разговаривают жёны на пятый год брачной жизни.
Ночь прильнула к деревьям. Берёзы молчат и думают что-то долгое, упорное, жестокое.
В груди у меня невесёлая, странная лёгкость.
— Так, значит, это не ты приходила к моим окнам? — спрашиваю я, улыбаясь.
А вот та, другая, о которой я тоскую всегда, — она пришла бы.
Кто знает, не простояла ли бы она там до утра…
Правда, она побледнела бы за ночь, у ней не было бы твоих цветущих щёк… Но как бы мы встретились утром!..
— Что ты говоришь? — не понимает она. — Кого ждёшь? Если ты ждёшь кого-то ещё, значит, ты не любишь меня. Или от одиночества и праздности у тебя такие безумные мысли?
О, какая у меня лёгкость в груди!
Мне тепло, я смеюсь, точно пьян я сегодня.
— Слушай, — говорю я просто, — это ошибка. Ты не та, — вот и всё. Она могла бы иметь твоё лицо, твои прекрасные глаза, твой нежный, умный лоб, но пришла всё же не она, а ты.
Вот ты в час свидания аккуратно укладываешь вещи, а после спокойно спишь рядом с твоим мужем в вашей семейной спальне… А у той, которую я жду, не будет ничего, кроме любви, потому что её душа от века отдана мне.
Она встаёт со ступенек. Маленькая. В белом платке.
— Да, — говорит она, гордо выпрямляясь, — ведь это один из наших обычных разговоров.
Я должна бросить мужа, должна думать о тебе и день и ночь, до рассвета страдать у твоих окон… Что должна я делать ещё?
Но ты забываешь, что кроме любви есть ещё жизнь.
Слово «жизнь» она произносит как угрозу. Ходит по дорожке. Глаза у неё, наверно, острые, холодные…
А впрочем, какое дело мне до её глаз! Подходит близко. Берёт мои руки.
— Тобой завладело безумие, — говорит она грустно. — Опомнись!.. Разве есть на свете такая любовь!
Боже мой! Я смеюсь, я точно пьян. А берёзы всё думают своё, злое, беспощадное, упорное.
— Ну, довольно, — говорю я просто. — Я только не знаю, почему мы расстаёмся именно сегодня, а не полгода назад и не в первый час первой встречи. Видит Бог, не знаю.
— Что ж, прощай, — говорит она оскорблённо. — Даже из любви к тебе я не перестану быть собой.
Протягиваю руку. Смотрю в лицо ещё раз, с последней надеждой.
Нет! Не та.
Опять ночь. Но мне не заснуть. Только плотней застегну пальто и останусь на балконе.