Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Во всей Одессе у меня было всего лишь два знакомых семейных дома: моего начальника, контр-адмирала В., и капитана 2-го ранга П.[121], у которого я зачастую проводил вечера за скромным бриджем «по маленькой» и обычно около полуночи возвращался к себе в порт на «Кубанец».

Любопытны были эти ночные прогулки.

У одесситов того времени выработалась своеобразная тактика ночных путешествий пешком по городу. Извозчика ночью в то время достать было нелегко; они группировались обычно у театров, пока те функционировали, или же у фешенебельных кабаков и притонов, и драли с седоков умопомрачительные цены. В эту тактику ночного хождения по одесским улицам я был посвящен моими друзьями, одесскими старожилами, и неизменно ее придерживался. Первое, что главным образом рекомендовалось, это придерживаться неизменной splendid isolation[122]. Завидев на пустынном тротуаре идущую навстречу фигуру и, в особенности, пару или тройку, тактика требовала немедленного перехода на другую сторону улицы и перевода предохранителя револьвера с «Sur» на «Feu»[123]. В случае, если встречная фигура или фигуры переходили также на ту же сторону и шли навстречу, рекомендовалось, не ожидая столкновения с ними нос к носу, открывать огонь заранее и без предупреждения. Настоятельно советовалось также держаться крайней обочины тротуара, избегая проходить вплотную к глубоким нишам подъездов или ворот, и внимательно туда вглядываться, когда таковые попадались по пути.

Я неизменно придерживался этих правил и неизменно благополучно добирался до своего «Кубанца». Сплошь и рядом, заметив впереди себя одинокую фигуру, шествующую мне навстречу, я готовился было уже переходить на другую сторону, как вдруг видел, как эта фигура сама шарахалась на противоположный тротуар, до того как я успевал проделать этот маневр. Тогда я продолжал идти, не меняя старого курса, и, поравнявшись со встречным, неизменно видел его проходящим с правой рукой, опущенной в карман пальто, и чувствовал на себе зоркий, настороженный взгляд прохожего.

Контр-адмирал В. жил довольно далеко от порта, и путь мой домой был долог, а иногда еще более удлинялся неожиданно выраставшим на моем пути препятствием, которое нужно было обходить. Это случалось тогда, когда прямо на моем пути слышалась стрельба, указывающая, что рыцари Мишки Япончика работают или на самом моем пути, или же вблизи его. Но самой жуткой частью моего пути была заключительная его часть, когда я спускался в скудно освещенный редкими фонарями, загроможденный на железнодорожных путях длиннейшими составами пустых вагонов район порта. Эту часть я старался пройти как можно скорее, крепко сжимая опущенной в карман рукой рукоятку револьвера и отпуская ее лишь тогда, когда слышал, наконец, оклик часового у сходней «Кубанца»: «Кто идет?»

Ноябрь месяц этого, 1918 года был чреват крупными историческими событиями, которые быстро отражались в Одессе, меняя ее физиономию как в калейдоскопе. Рухнули обе союзные Центральные монархии, как-то неожиданно быстро заключено было перемирие, и в один прекрасный день Одесса увидела спешно и беспорядочно эвакуирующиеся австрийские части. Еще можно было встретить на улицах Одессы громыхающую по булыжной мостовой окованными колесами обозную австрийскую телегу, увозящую на вокзал военное австрийское имущество, как появились неведомо откуда взявшиеся какие-то польские солдаты, патрулирующие по улицам этого несчастного русского города, и одновременно местные газеты оповестили одесситов, что союзная эскадра уже в Константинополе и не сегодня-завтра можно уже ждать появления союзных кораблей перед Одессой. Сенсация следовала за сенсацией, и самой радостной из них, отозвавшейся пасхальным звоном в душах отвыкших от радости русских людей, было известие о решении союзников, покончив с Германией, порешить и с ее детищем – большевиками, и вновь вернуть радость бытия своей верной союзнице – России.

И это не было слухом, рожденным в недрах Фанкони и Робина, а самой настоящей действительностью, в чем убедились одесситы, увидав в один прекрасный день в порту стройный силуэт английского миноносца, а на своих улицах – английских моряков.

В один из этих дней буйной, ликующей радости меня вызвал к себе начальник штаба и сказал мне, что я назначаюсь для связи между французским морским командованием и нашим штабом, что ожидается прибытие французского крейсера «Jules Michelet», к командиру которого я и должен явиться, как только он встанет на якорь на одесском рейде.

В то время я жил уже не на «Кубанце», уведенном в какой-то отдаленный угол порта для капитального ремонта, а на одном из стареньких пассажирских пароходов, где меня приютил капитан 2-го ранга И.[124], начальник бригады траления, где помещался его довольно обширный штаб.

В тот же день вечером далеко на рейде, в море, уже маячил зеленовато-серый силуэт ставшего там на якорь французского крейсера, и я уже шел к нему, ныряя в волнах на стареньком портовом паровом катере.