Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Ты как-то спрашивала меня — что я теперь читаю? Да все, как и прежде. Кроме научных сочинений по своей специальности, больше всего — иностранные романы. Давно перечитал все английские, какие были, некоторые по два раза и более. Недавно прочел очень недурной фантастический роман Уэллса «Морская дама» и начал читать Дюма-отца: «Le Vicomte de Bragelonne», но, прочитав шесть с половиной томов, бросил с досадой, не кончив полутора остальных. Во всяком романе для меня нужно кому-нибудь сочувствовать, а тут решительно некому: все действующие лица — не люди, а куклы, и на самых патетических местах вдруг начинаешь смеяться! Взял вместо него Жорж Занд и немного успокоился, как будто из-за грубо намалеванных кулис попал на простор лугов и полей. Теперь читаю по-немецки «Сузи» Шпильгагена, конечно, только в промежутках между своими физико-математическими работами и размышлениями, так как романы мне служат лишь отдыхом от них.

Вот уже кончается и лето. В мое окошко снова начала заглядывать с высоты желтая звезда Арктур, обычная для меня вестница близкой осени, и я каждый вечер обмениваюсь с ней приветом, в ожидании других звезд, поочередно посещающих меня в продолжение зимы, так как летом ничего не видно: заря во всю ночь. Скоро в уголке, где я вам пишу, будут лежать сугробы снега и вместо зеленых растений, среди которых я теперь сижу, будут выглядывать из них только сухие поблекшие стебли…

Прощайте же, мои дорогие! Целую вас всех множество раз!

Ваш Николай Морозов

Это было последнее письмо. Через три месяца, 28 сентября 1905 года, меня с товарищами увезли из Шлиссельбургской крепости.

РЕЧЬ Н. А. МОРОЗОВА 30 МАРТА 1923 ГОДА НА ОРГАНИЗАЦИОННОМ СОБРАНИИ ПЕТРОГРАДСКОГО ОБЩЕСТВА ДРУЗЕЙ ВОЗДУШНОГО ФЛОТА КАК ОТДЕЛА ВСЕРОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА [101]

Глубокоуважаемое собрание!

Для того чтобы понять будущее значение какого-либо фактора общественной жизни, необходимо представлять его себе на современном ему фоне и в научном освещении.

Основной фон нашей жизни — это революция, а революция не есть односторонний процесс.

Это процесс перехода от старого, отжившего строя к новому, жизненному и, как все резкие переходы, подчиняется такому, впервые выраженному еще Гегелем, закону: тезис, антитезис и синтезис.

Мы уже пережили ее тезис: могучий революционный порыв, равного которому по силе и всесторонности не знает история человечества. Мы пережили и антитезис: не многим менее сильный контрреволюционный натиск, тем более опасный, что он нередко шел под демагогическими лозунгами.

И вот теперь настало время синтезиса, как заключительного аккорда революции, и мы смело можем сказать, что если этого синтезиса не сможет сделать уже установившееся у нас революционное правительство, то наступит период полного падения жизненных сил страны, хаос междоусобия и погромов и инициатива восстановления нормальной жизни перейдет в руки контрреволюционеров, которые неизбежно превратят революционный синтезис в реакцию, то есть в губительную попытку восстановить и то, что отжило свой век и что вызовет новую революцию.

Всякий вдумчивый современный деятель, который хочет предотвратить возможность новых общественных бедствий, должен стремиться к тому, чтобы синтезис революции сделали сами революционеры без новых потрясений, и мы видели действительно, что этот заключительный акт уже делается ими.

Мы видим восстановленную революционерами армию и не можем не отметить, что современный красный офицер по своей интеллигентности и сознанию долга не уступает прежнему.

Мы видим медленное, но постепенное восстановление путей сообщения — сравним только с бывшими в 1919 году.

Мы наблюдаем синтетический фазис и в самой революционной идеологии, да это и понятно.

Революционная идеология — это не геометрическая теорема вроде Пифагоровых штанов, которые, раз надев, приходится носить в неизменном виде до конца своей жизни.

Это идеология борьбы, и потому вполне понятно, что многие ее детали, которые были превосходны в период революционного разрушения, уже поэтому самому непригодны в период революционного восстановления спокойной, новой жизни, и упрекать за такие изменения революционеров — это то же самое, как упрекать полководца, который, начав атаку левым флангом и ослабив неприятеля этим способом, пускает затем в дело и правый фланг, а потому легко овладевает и центром.

Здесь не место говорить обо всех других восстановлениях, которых требует заключительный момент революции, так как мы здесь собрались только для того, чтобы способствовать восстановлению воздушного флота, об огромном значении которого для будущей культурной жизни человечества мне нечего распространяться. Оно ясно для всякого, и я скажу только одно.

Революционный пожар сжег уже все, что было горючего в старом строе жизни, и от него уже ничто не может зажечься.