Нельзя ли поэтому приостановить действие декрета Петроградской коллегии Наркомсевпроса, поскольку оно касается уничтожения самостоятельности Научного института Лесгафта, восстановить его, как он был прежде, а относительно бывших курсов Дмитриева, а теперь имени Лесгафта, относительно необходимости преобразования которых я совершенно согласен с Комиссариатом просвещения, сделать решение по совещанию с ними.
Не скрою от Вас, что относительно курсов меня предупреждали негласно, что на них смотрят не особенно хорошо, потому что там директор д-р Острогорский, бывший лейб-медик наследника Алексея. Но я знаю, что он там был на подозрении и при перевороте 27 февраля первый прибежал меня поздравить с революцией. Он выборный директор, но я уверен, что сейчас же уйдет, если ему скажут, что дело в нем.
Очень прошу Вас уладить как-нибудь все это.
После небольшой переписки они согласовали дату выезда. Когда билет был уже на руках, Сергей Александрович телеграфировал Морозовым, и они прислали к поезду, на станцию Шестихино, экипаж. После долгой тряской дороги, чуть позже одиннадцати дня, молодой человек наконец оказался в Борке.
Все было готово к завтраку, ждали только его. На открытой террасе за столом сидели: Николай Александрович, Ксения Алексеевна, их управлявший Александр Васильевич Щеголев и его жена Мария Тимофеевна, заведовавшая кухней у Морозовых, а также специально приглашенный к Морозовым врач из Ленинграда Анна Семеновна Фомина. Встретили Стебакова очень ласково и мило. Завтрак был замечательным: каши, творог со сметаной, зелень с огорода, ягоды, чай.
После завтрака Николай Александрович пошел на прогулку. Ксения Алексеевна сразу же предупредила гостя:
— Я вас прошу по утрам с Николаем Александровичем не ходить. Утром он привык гулять один. Он обдумывает свои работы. Всякий другой человек ему мешает. Сходите лучше к пруду. Я составлю вам компанию.
В центре Борка — старый помещичий дом, а рядом флигель, примерно той же архитектуры, в котором жили Морозовы. В помещичьем доме с 1938 года находилась Научная станция Академии наук. Кругом тенистый, запущенный, заросший парк. На окраине парка — пруд, а посреди пруда — остров в кустах и деревьях. Гуляя, они обошли пруд кругом. На подмостках у воды ботаники рассадили в ящиках свои опытные насаждения, пробуя разные сорта луговых трав и растений на влажность и затопляемость. А в парке были посажены азалии, рододендроны, тисы, цуги и т. п. Ученые делали попытку акклиматизировать здесь эти южные растения.
Вскоре к гуляющим присоединился Николай Александрович, и они втроем двинулись по направлению к дому.
После утренней прогулки Николай Александрович поднялся наверх, в свой рабочий кабинет, и там трудился с 12 до 17 часов, т. е. от завтрака до обеда, как он говорил, «в одиночном заключении». Затворившись со всех сторон, пользуясь абсолютным покоем и тишиной, он превращал в строчки свои идеи, думы, мысли, одновременно производя сложные математические вычисления и доказательства.
Ксения Алексеевна осторожно провела молодого человека наверх и через полуоткрытую дверь кабинета показала работающего Николая Александровича. Дощатые стены, полки с книгами, повсюду книги, книги и книги. И среди них, за столом, в простой рабочей курточке, увлеченно работал ученый. Что-то считал, затем полученный результат записывал на другой листок, опять возвращался к старому… Так же тихо они спустились вниз.
Ксения Алексеевна повела гостя в поле. Был разгар сенокоса, и из соседних деревень пригласили косцов. Мужики косили, а бабы сгребали скошенное раньше и уже немного подсохшее сено и укладывали его в кучи. Сена было много.
— Рабочих рук не хватает, — пожаловалась Ксения Алексеевна. — Я нанимаю их за деньги из расчета стоимости половины урожая.
Бабы работали дружно, хорошо и аккуратно. Деловым шагом, с тросточкой в руке, Ксения Алексеевна обходила сенокосы.
— Везде хозяйский глаз нужен, — пояснила она.
По обычаю, заведенному здесь Морозовыми, она со всеми здоровалась за руку. Со всеми говорила ласково. Всех она знала, и все ее знали. Вот на поле появился и управляющий Александр Васильевич. Он отвечает за все хозяйство. Его фигура была видна всюду. Он вечно в движении, в работе, в заботе, в хлопотах. И дело у него движется, и все в порядке.
— Вот поле ржи, а там пшеница. Вот овес, а дальше лен. Но лен уже не наш, а деревенский, колхозный. На грядах картофель, — поясняла хозяйка.
— С лугов собирается сено на прокормление скота. У нас пять коров, три лошади, телята, птица. Рожь сеется на прокормление обслуживающего персонала, овес для лошадей, гречиха для кухни. Есть пчельник из нескольких ульев. Кое-что из продуктов продается, кое-что покупается, — включился в разговор Александр Васильевич.