Четыре жизни. 2. Доцент

За 9 лет работы в Тюменском индустриальном институте список научных трудов (фактически единственный критерий оценки научной квалификации преподавателя в многопрофильном ВУЗе) увеличился на 56 наименований. По итогам Всесоюзного конкурса 1975 г. заработал Почётный диплом и премию ВХО им. Менделеева, на следующий год стал лауреатом Всесоюзного конкурса на лучшую научную работу по проблемам развития нефтяной и газовой промышленности. Имеется папка тюменских наград.

И на всём этом внешнем благополучии поставлен жирный крест. Ухожу на производство.

Общественная активность

Уважаемый читатель! С высоты 2008 г. тюменский период жизни, всего 9 лет в сравнительно молодом возрасте (27–36 лет) показал много наивного правдоискательства в характере, а это начальство не любит. Существуют правдоискатели от рождения (патология, не излечимы, от них люди шарахаются), но большинство воспитывается общественной атмосферой. По-видимому, искусственно созданным деятелем выглядел и я, появившись в тюменском индустриальном институте. Такие люди случайно выбрасываются на поверхность, а через некоторое время, как правило, больно падают. А для окружения, вытолкнувшего их наверх, — кино, повод для пересудов. Воспитанник хрущёвской «оттепели», к тому же научный работник, привык любую информацию властей критически анализировать, приспособился читать прессу между строк. В то же время большинство моих коллег вели себя в точности по совету профессора Преображенского, т. е. газет не читали. А власти именно такая интеллигенция и нужна.

Поперечность моего характера проявилась в раннем детстве, частично не исчезла и до сих пор. Разными путями искал альтернативные источники достоверной информации, что в условиях провинциальной Тюмени оказалось делом затруднительным. Расширению кругозора способствовали командировки в Прибалтику, Москву, Ленинград, Свердловск, Ереван…, поездки в Украину, Грузию, Киргизию, Болгарию. Контакты с множеством разнокалиберных и разнопрофильных специалистов (почти без оглядки разговаривали академики, не остепенённая научная молодёжь и шахтёры), копии запрещённых публикаций, «вражьи радиоголоса» — внесли свой вклад в развитие мировоззрения.

Общественная атмосфера в период моей работы в Тюмени (1968-77 гг.) специфична, ни до, ни после Россия такого не переживала. Это пора энергичного Брежнева, не того Брежнева, который после переворота 1964 г. под болтовню о коллективности руководства красовался в центре троицы вместе с Подгорным и Косыгиным и не Брежнева, мучающегося старческим маразмом и допустившего жестокую афганскую авантюру.

Сразу после переворота власти закрыли чуть-чуть приоткрытый Хрущёвым доступ к партийным и государственным архивам, вновь начали прятать материалы, показывающие истинное лицо Сталина, принялись вычищать библиотечные фонды от многомиллионных тиражей выступлений Хрущёва. Кое-что из фондов расходилось по рукам (исполняющие указания об уничтожении литературы уже не очень боялись обвинений, квалифицируемых ранее страшной 58-й статьёй уголовного кодекса РСФСР). Среди аспирантов Алтайского политехнического института распространялись партийные документы 20-х годов без обложек и титульных страниц. Хорошо запомнил стенографический отчёт 14-го съезда ВКП «б» (1925 год), удивительно открытую критику действий Сталина его ближайшим окружением. Интересно и непривычно читать чётко сформулированные мысли почти без пропагандистской шелухи. Ведь даже Хрущёв в своих ярких выступлениях конкретные факты обволакивал многословием общих фраз коммунистической направленности.

Осторожный Брежнев не допустил полную реабилитацию Сталина. Побоялся! Общество за 10 лет сделало гигантский прыжок к гласности (пусть и ограниченной), нутром почувствовало преимущества «оттепели», у людей «развязались языки» (преимущественно, на кухне). Много соотечественников вернулось из лагерей и ссылок, миллионы людей смогли получить информацию о преступлениях сталинского режима из первых рук.