Четыре жизни Василия Аксенова

– Что вы, он совершенно ручной и послушный… В клетке он только спит, а по квартире гуляет и летает как хочет. Свободная птица.

– Дайте поносить! – улыбнулся Бродский.

И попугай тотчас перекочевал с плеча Юли на плечо Иосифа, будущего лауреата Нобелевской премии.

Однако в тот момент он был для нас просто Рыжий.

Вася посмеивался:

– Смотри, как бы он тебя не обделал!.. А впрочем… это будет хорошая реклама Бродскому в Ленинграде!

– Мне реклама не нужна! – заявил Иосиф совершенно серьезно, и мы с Василием переглянулись.

Вот так трепались о чем угодно, только не о литературе, жрали шашлыки и слушали ресторанных лабухов. На великих людей здесь никто не смотрел, и даже гвинейский попугай не обращал на себя внимание.

А потом была волшебная белая ночь на теплоходике, прокатившем нас по Неве. Бродский оказался открытым, общительным парнем, говорившим без умолку, захлебами, подробно – о каждом доме на набережной, меня поразили эти его знания.

– Город-музей, – сказал Вася. – Здесь каждый поэт может работать экскурсоводом.

Интересно, что дружбаны-шестидесятники, на интерес и нежность которых в тот момент было любо-дорого смотреть, впоследствии, в обстоятельствах эмиграции, вдрызг рассорились, сделались литературными врагами, злыми и нетерпимыми. Их велеречивая, с подтекстами и взаимной пикировкой, американская переписка – тому грустное свидетельство. Разрушение произошло, и это факт нашей общей и довольно-таки глупой истории.

В неразберихе словесных эскапад, в нюансах изящных уколов сегодня нам видятся и слышатся два гениальных языкотворца, чье служение Литературе оказалось под влиянием всяких окололитературных интриг и слухов.

Жаль, конечно. Но тут уж ничего не поделаешь. „Милый Василий“ с „любезнейшим Иосифом“ разошлись как в море корабли. Не помог им даже гвинейский попугай»[6].

В июле 1972 года, благодаря неимоверным стараниям четы американских славистов Профферов[7], в частности Карла Проффера, Бродский оказывается в Америке, в студенческом городке Анн-Арбор[8] штата Мичиган[9]. Он не забывает Аксенова, подтверждением чему служит его большое вполне дружеское письмо к нему, не лишенное ностальгической тональности.

Из письма Иосифа Бродского Василию Аксенову от 28 апреля 1973 года:

«Милый Василий, я, гадом буду, ту волшебную ночь с гвинейским попугаем помню, но ни ритмической, ни просто прозой изложить этого дела не могу по причинам той же текучки или той же унылости, каковые вещи превозмогают любую географию. <…>