Четырех царей слуга

   — Хорошо, Пётр Иванович. Сейчас вышлю роту гусар, они все в железе. И подсоблю им конными «нахалами» из моих холопей.

   — Так их польский король Иван Иванович атакует своими конными дьяками и подьячими. И может прогнать с поля обратно в лагерь.

   — Тогда мы заключим перемирие с Ивашкой Бутурлиным. И будем думать, как биться завтра.

   — Зачем опять перемирие? Зачем долго думать? Надо строить редуты, пока стрельцы спят после обеда.

   — Где строить-то, на каком берегу?

   — Редуты возводить следует прямо перед неприятельским ретраншементом. Удивить их нашим нахальством надо.

   — Хорошо ты придумал, Пётр Иванович, дорогой ты мой. Так слушай мой приказ генералиссимусский — один редут строить тебе, другой твоему другу сердешному Лефорту Францу. Иди, а я пойду государя, бомбардира Петра Алексеева, порадую такой фортификационной выдумкой. Будет теперь стрельцам теснота в поле, а он их ой как не любит после сестрицы-то свой, царевны Софьи...

Генерал Гордон, послав с приказом князя-кесаря солдата в лефортовский полк, поспешил к палаткам бутырцев. Послеобеденный «долгий» час только начинался, и следовало поторопиться с земляными работами. Иначе из лагеря Бутурлина могли атаковать и побить деревянными штыками-багинетами и тупыми копьями. Стрельцы московских полков были ох как злы на потешных и на бутырцев.

Самодержец в зелёном кафтане Преображенского бомбардира оказался несказанно рад такому продолжению Кожуховских манёвров. Но, глядя прямо в глаза любимому ближнему дворянину, спросил Ромодановского:

   — А, чай, мой любезный, Фёдор Юрьевич, не генерал ли Гордон сию фортификационную затею выдумал? Иль ты её сообразил со своими приказными людьми?

Князь-кесарь перед самодержцем всегда держался в ответах прямо и без всяких боярских хитростей. Большим государственным мужем был во всех отношениях. Поклонившись Петру Алексеевичу, с облегчением от того, что не соврёт царю, сказал:

   — Он, мой государь. Петрушка Гордон придумал. Наш немчина-затейник. Учён больно, не в пример воеводам твоим, государь...

Однако представление шотландского наёмника о том, что русское воинство всегда спит после походного обеда, оказалось ошибочно. Войска Бутурлина старались помешать возведению редутов бутырцами и лефортовцами. Чтобы отогнать противника обратно в лагерь, князь Ромодановский выслал в поле большую часть своей конницы. Произошла немалая свалка.

Стрельцы бежали в свой обоз и стали из-за телег бросать в наседавших конников ручные гранаты. Те сразу отхлынули назад, на защиту строящихся редутов. Пострадавших среди них не оказалось. А одним-единственным раненым во время «гранатного» боя оказался «польский король» Иван Иванович Бутурлин. Кто-то из «злокозненных» стрельцов во время свалки запустил гранатой в своего генералиссимуса. И не промахнулся.

Попытались было провести следствие случившемуся. Но стрельцы «вора» из своих не выдали. И потому «увечье» главнокомандующего отнесли к издержкам воинских манёвров. На недели две Бутурлин, «на забавы и шумство проворный» человек, приутих, на люди лишний раз из своего шатра не появлялся.

Когда об этом происшествии узнал Гордон, то он опечалился по двум причинами. Во-первых, он хорошо знал царского спальника Ивана Бутурлина, не раз сиживая с ним за одним столом и у себя дома, и в Лефортовском дворце. В Немецкую слободу, правда, русский аристократ хаживал только со своим монархом, когда собирались большие кампании.

Во-вторых, нижние чины ни в коем разе не должны были так поступать со своим генералиссимусом. На любой войне в Европе даже попытки к тому незамедлительно карались смертью. Подобных примеров наёмный иноземец на царской службе знал немало. Военный суд злоумышленника в таком случае мог и не судить.

Шотландец Пётр Иванович сказал бомбардирскому капитану Преображенского полка эстляндцу Иоганну Гумерту (он же Иван Гуморт), который принёс ему такую новость:

   — Его величеству царю Петру надо распрощаться со старым войском. Московские стрельцы хорошо драться за него не будут. Армия должна состоять из настоящих солдат, а не из владельцев столичных торговых лавок, огородов и бань...

Иоганн Гумерт, один из первых петровских потешных, один из любимцев русского монарха, не без усмешки ответил:

   — Мой государь иллюзий в отношении стрельцов не держит. В скором времени в Москве от царских стрельцов останутся названия только их слобод. Но на то ещё время не пришло. Много их, полков стрелецких-то, особенно в городах окраинных.

   — Сейчас их много. Когда солдатских полков будет больше, то и стрельцов станет меньше. Развести бы их по новоприборным полкам всех, то-то легче стало воевать...

Озабоченный Гордон вызвал к себе в палатку не рядового ротного поручика или капитана, а батальонного командира.

Такого же наёмного, как он, «немца» Карла, по отчеству тоже Иванович, Кауфмана. И приказал ему: