Четыреста килознаков (СИ)

Это была какая-то парадоксальная реакция. С первых тактов адажио из па-де-де у меня ручьем текли слезы. Мало того, в носу начинало щипать, стоило просто вспомнить о том, что такое адажио есть. Я стискивала зубы и глубоко дышала носом, но лилось все равно. С первого до последнего такта.

Черт, вот позорище-то! «Эмма, за эти слезы я люблю тебя еще больше».

В затуманенное и размытое поле зрения слева вплыла рука с носовым платком. Стало еще стыднее. Промокнула глаза, чтобы не размазать тушь по всей физиономии, высморкалась, скомкала платок в кулаке и до самого конца смотрела только в упор на сцену.

— Ну что, вызову такси? — спросил Ник, когда мы вышли из театра.

Серебряные искры крохотных снежинок вспыхивали в свете фонарей. Как челеста в танце феи драже. В такой вечер — домой? Да это преступление! Так хотелось еще немного продлить сказку.

— Давай погуляем, — предложила я.

— А нога как?

— Побаливает. Но мы недолго. Хочешь, покажу, где мы раньше жили?

— Покажи, — Ник обнял меня за талию, но тут же отпустил, и я уцепилась за его локоть. И спохватилась:

— Только ты без шапки.

Ник поморщился и вытащил из кармана черную шерстяную шапку, похожую на те, которые военные носят с камуфляжем. Она категорически не шла к пальто и шарфу, да и вообще ему не шла, но мне было глубоко наплевать.

— Слушай, это было… — начала я, когда, обогнув «Бродячую собаку», мы свернули на Итальянскую. — Не знаю… Это неуправляемое. Каждый раз так.

Наверно, стоило уточнить, о чем я, но Ник понял.

— У меня то же самое на один фильм. Поэтому смотрю его, только если рядом никого.

Я покосилась с подозрением — что, правда? И нет, он не шутил.

— Военный фильм?

— Да, — теперь удивился уже он.

— Попробую угадать. «Белорусский вокзал»?

— Нет.

— «А зори здесь тихие»?

— Нет, — Ник снова покачал головой.

— Последняя попытка. «Щит и меч»?

— Точно, — как-то растерянно улыбнулся он. — Самый конец. Где песня. Помнишь? «Махнем не глядя, как на фронте говорят».

— Конечно. А меня еще продирает до мурашек, когда Хаген смотрит из самолета. Когда парашюты выбросили. А вот книгу я так и не смогла прочитать. Не пошло.

Продолжая обсуждать старые фильмы, мы прошли по Итальянской, потом по набережной к Невскому. На другой стороне проспекта обогнули собор и вышли на мою родную Казанскую — Казанку.

— Вот здесь я прожила двадцать лет, — я остановилась у подворотни, у закрытых ворот и калитки. — Когда замуж вышла, переехала к Ладожскому вокзалу. Потом на Испытателей жила, теперь вот в Озерках. Но это для меня уже какой-то другой Питер. Все, что не центр, — другой. Родители здесь еще два года прожили, а потом развелись и квартиру разменяли. Мама на Ленинском, отец на Парнасе. А я уже двадцать лет привыкнуть не могу. Когда становится совсем тоскливо, приезжаю. Просто хожу, смотрю.

— Понимаю, — согласился Ник. — У меня так же. Я на Невском жил. Между Фонтанкой и Литейным, в самой-самой глубине квартала, в лабиринте. Родители до сих пор там. У нас по маминой линии все либо артисты, либо певцы, либо музыканты. С середины восемнадцатого века, когда первый государственный театр открылся, при императрице Елизавете. Вот там мой предок играл.

— Ого! — присвистнула я. — Значит, ты первый порвал шаблон? Тогда понятно, почему твои были так недовольны. У нас похоже, но наоборот. Ты первый стал военным, а у нас с восемнадцатого века династия военных. Предок был крепостным помещика Аллеманова, его забрали на какую-то войну в солдаты, и он так здорово отличился, что получил вольную и унтер-офицерский чин. Фамилии у него, разумеется, не было, записали по помещику, но усеченно — Лимановым. А уже его сына за военные заслуги пожаловали дворянством. Ну так и повелось, все сыновья шли в армию. Даже один генерал от инфантерии был. В тридцатые, конечно, покрошили всех капитально. А твоих не зацепило?

— Нет. Знаешь, как Колчак говорил? «Не трогайте артистов, проституток и кучеров. Они служат любой власти». И это правда. Он вообще умный мужик был.

Мы потихоньку дошли до Гороховой, а на набережной повернули обратно к Невскому.

— Умный, — я пожала плечами. — Но поставил не на ту лошадь.

— Да нет, — возразил Ник. — Наверняка понимал, что лошадь не вывезет, но совесть не позволила поставить на фаворита.

— Убиться веником, — хмыкнула я. И пояснила в ответ на вопросительный взгляд: — Мой дед. Генерал-лейтенент артиллерии. В девяносто первом был замначальника Михайловской академии. Поддержал ГКЧП — ну и… сам понимаешь. Хорошо хоть тихо на пенсию убрали. Я потом его спросила: ты же понимал, что это безнадега? Да, ответил, еще как понимал, но иначе не мог. Так вот про шаблоны. Мой отец тоже сломал. Закончил суворовское, а поступил в Горный институт. На этом династии офицеров Лимановых пришел конец.

Потихоньку, шаг за шагом, мы дошли до Банковского мостика.

— Ну что? — тоном заговорщика спросил Ник. — Будем деньги клянчить?

Глава 18

Если питерец идет по Банковскому мосту и не просит у грифонов денег, он неправильный питерец.