Четырнадцать дней

В дискуссию вмешался новоприбывший жилец. Я решила, что это Месье Рэмбоз из квартиры 6А, хотя не была уверена, поскольку понятия не имела, почему Уилбур дал ему такое прозвище: он явно не француз и совсем не похож на Рэмбо – тщедушный старик с седыми волосами в потрепанной одежде. «Библия» называла его «коммунистом с билетом».

– Я согласен. Думаю, нам следует разговаривать друг с другом, – проблеял он. – Мир изменился. Он уже не станет таким, как раньше, – по крайней мере, еще несколько месяцев. А мы тут сидим и ковыряемся в телефонах, словно Нерон во время пожара в Риме.

– Вот уж не знала, что у Нерона имелся смартфон! – фыркнула Флорида.

– Ха-ха три раза, – откликнулась Кислятина.

– Мне позволено высказаться? – вмешалась Дама с кольцами, потрясая рукой. – Как владелица художественной галереи, я почти всю жизнь только и делаю, что слушаю людей. И вы не поверите, какую чушь они порой несут! Так что с меня довольно. Я тоже предпочла бы тишину и спокойствие на крыше.

– Владелица художественной галереи? – переспросила Кислятина.

– Да. – Дама с кольцами расправила плечи. – Я выставляла работы кое-кого из самых выдающихся черных художников в стране, включая Алексу Шимер.

Она произнесла это имя так, словно рассчитывала нас впечатлить, но я впервые слышала про Алексу Шимер, и, судя по недоумению на лицах остальных, они тоже понятия не имели, о ком речь.

– Сожалею, что вы вынуждены опускаться до нас, обычных людей на крыше, – ответила Кислятина.

Дама, раздраженно звякая кольцами, поправила шелковый дизайнерский платок «Эрмес» вокруг шеи.

– Ну что тут скажешь, вы вполне оправдываете свое прозвище!

На это Кислятина подобралась, и мне стало интересно, что будет дальше. Похоже, она не из тех, кто пропустит подобное замечание мимо ушей. Кислятина прокашлялась и медленно огляделась, посмотрев прямо в глаза каждому из нас.

* * *

– Я знаю, как вы называете меня за моей спиной – Кислятиной. Мисс Штучка из 4С придумала мне прозвище, а еще распустила некоторые слухи про мою семью, к чему я вернусь позднее. Но я сразу хочу сказать, что важно не то имя, которым тебя называют, а то, на которое ты откликаешься. Как меня только не называли с тех пор, как я приземлилась в роддоме на этой планете. По словам мамы, сразу после рождения я выглядела, как мускусная крыса, только сморщенная и покрытая складками и немного озорная, словно уже бывала здесь раньше. Моя тетя поднимала руки в притворном извинении: «Ты больше походила на бульдога, но с возрастом твое лицо изменилось. Теперь ты хорошенькая. Лет с десяти, после того, как тебе поставили брекеты».

Я училась здесь, в школе искусств, где после постановки «Приключений Гекльберри Финна» кое-кто стал звать меня Черномазой Джен (мое настоящее имя Дженнифер). Штучка из 4С считает, будто придумала нечто забавное, – точно как детишки из моей школы. Однако вино делается точно так же, как уксус. Красота, искусство, положение в обществе, нахальство – все субъективно. Если я кажусь вам едкой, то лишь потому, что знаю, как низко люди могут пасть. Уксус такой же, как вино, вы можете считать его жгучим и раздражающим, а можете воспринимать как приправу, которая пригодилась бы многим из вас. В любом случае наглая, едкая чернокожая женщина – это давно заезженный стереотип, о чем Штучка должна бы знать. Все должны это знать, особенно сейчас, когда идет волна протестов, когда активисты показывают, что черные жизни не только имеют значение, но и могут быть богатыми, наполненными и прекрасными.

Мой сын Роберт, Робби, названный в честь деда, который был судьей, первым чернокожим судьей в округе Рокленд, постоянно участвует в протестах – даже после того, как губернатор запретил массовые сборища. Я переживаю за него каждый день, – может быть, поэтому мое лицо сморщилось: тревога старит, хотя считается, будто черная кожа долго остается гладкой. Я горжусь сыном, несмотря на страх, что он подхватит вирус или с ним случится что похуже. Моей семье досталось от полиции куда больше, чем от ковида, о котором нынче все так беспокоятся. Да, я сочувствую всем, кто потерял близких или работу, даже 3С, чей идиот-сынуля вечно приходит и вытягивает из нее последнее, включая выданную ей компенсацию. Я презираю нашего президента-дебила за его бездействие, за социопатию, за убеждение в превосходстве белой расы и за злобный нарциссизм. Но я столь же сильно волнуюсь за своего мальчика, за его жизнь, за то, как люди его воспринимают. Я словно постоянно жду звонка, или стука в дверь, или появления видео в Интернете с сообщением о его смерти от рук представителей власти. Интересно, а 3С (а она должна мне пятьдесят семь долларов и семнадцать центов и уже просрочила долг на три месяца, хотя я знаю, что она давным-давно получила компенсацию), будучи латиноамериканкой, понимает мои страхи? Боится ли она, что ее сын перестанет к ней приходить?