Четырнадцать дней

В зале ожидания нас встретил молодой человек из программы по донорству органов, и мы пошли с ним заполнять документы. Не припомню ничего более абсурдного в своей жизни, чем сидеть в каком-то кабинете в пять утра и отвечать на вопросы о том, занимался ли отец когда-либо сексом за деньги, за наркотики или с мужчинами. Кстати, я на все ответила «нет» (по крайней мере, насколько мне известно), и, удовлетворенные ответами, нас наконец отпустили. С некоторым трудом мне удалось отбить попытки сестер составить мне компанию, и я поехала домой через ночной город. Почему-то казалось важным добраться домой до рассвета – может быть, потому, что при дневном свете все покажется куда более реальным.

Раны еще не зажили, временами горе накатывает, перехватывая горло и скручивая живот, – внезапная потеря всегда чревата тяжестью и смятением. И в то же время я помню то ощущение великой тишины и прикасаюсь к нему, словно к камешку в кармане.

«Somos».

Я до сих пор… в изумлении.

* * *

Дочка Меренгеро не сводила глаз с Лалы и кивала, явно растроганная, бормоча про la familia[45]. Все молчали, не желая нарушать очарование момента. В тишину, конечно же, ворвался отдаленный вой сирены, в котором слышался шепот боли. Я подумала о том, как прямо сейчас по всему городу людей отрывают от близких. Отцы, дяди, невестки умирают вокруг нас – под аппаратом искусственного дыхания или еще более страшным образом. Слова Лалы про «уродливые, но постоянно пританцовывающие ножки» ее отца вернули меня к мыслям о моем отце, и сердце защемило.

– Невероятная история! – послышался женский голос с другого конца крыши. – Спасибо, что поделились. Вы напомнили нам, что мы теряем, когда не подпускаем людей к умирающим близким. Невозможность в последний раз прикоснуться, положить руки на теплое тело. Что может быть печальнее…

Она права. Со своего места я не видела, кто это, но она говорила от лица всех нас. Чертов коронавирус лишает нас возможности быть вместе не только в жизни, но и в момент смерти, лишает возможности попрощаться. В голове промелькнула жуткая мысль, которую я не успела изгнать: «Жаль, что отец не умер до пандемии».

Нет! Я найду способ снова с ним повидаться.

Евровидение повернулся на голос, расплываясь в широкой улыбке профессионального конферансье, которая теперь выглядела довольно натянутой.

– Добро пожаловать! – объявил он с неестественным оживлением. – Не уверен, что мы знакомы. А вы из какой квартиры?

– 2С.

Я слегка удивилась. Согласно «Библии», в 2С никто не живет. К тому же я не видела, когда женщина появилась на крыше, – должно быть, проскользнула мимо меня или пришла позднее. Волосы, собранные в хвостик, отсутствие макияжа, рубашка с воротником-стойкой и клетчатая юбка в стиле школьной формы выглядели совершенно неуместно, особенно здесь, в хипстерском Нижнем Ист-Сайде. А незнакомка еще и маску надела. Интересно, где она настоящую хирургическую маску ухитрилась раздобыть?

– Я недавно переехала, – слегка смущенно объяснила она. – Из штата Мэн.

– Из штата Мэн? – переспросил Евровидение таким тоном, словно она из Монголии прилетела. – Вы переехали из Мэна в Нью-Йорк во время пандемии? Вы с ума сошли?

– Должно быть, – со смешком ответила Мэн. – Меня пригласили поработать в отделении скорой помощи, тут неподалеку. В Пресвитерианской больнице, в центре. Честно говоря, я удивилась, что мне повезло найти квартиру так близко к работе. Я записалась добровольцем по программе для медицинских работников, приезжающих в Нью-Йорк, чтобы помочь с эпидемией ковида-девятнадцать.

– Ой, простите! – смутился Евровидение. – Я не имел в виду… спасибо вам!

Ну-ну! «Спасибо вам!» Он поблагодарил вполне искренне, одновременно тихонько отодвигая кресло подальше и пытаясь сохранить беспечный вид. Впрочем, его сложно в чем-то обвинить. Оглянувшись, я увидела, как остальные тоже незаметно двигают свои стулья, слегка покашливая в качестве предлога, чтобы прикрыть рот рукой, и потихоньку пятятся. И прикидывают, на каком расстоянии от той женщины находятся. Похоже, наличие маски никого не успокаивало. Я осознала, что и сама стараюсь отклониться подальше.

– Так вы одна из тех, кого мы подбадриваем каждый вечер! – воскликнула Дама с кольцами с преувеличенным энтузиазмом, пытаясь скрыть нарастающее в воздухе напряжение.

– Все, кроме Кислятины, – едко вставила Флорида.

– Меня зовут Дженнифер, и я благодарна! Конечно же, я очень благодарна. Просто не считаю, что колотить по кастрюлям и орать во всю глотку – это приличный способ свою благодарность выразить! – Она зыркнула на Флориду и с улыбкой повернулась к Мэн.

Та кивнула в ответ, не обращая внимания на нашу нервозность.

– Моя история тоже про уход из жизни… – Она помолчала. – Или не стоит рассказывать? В последнее время вокруг сплошные смерти.

– Можно подумать, мы избежим смерти, если не будем о ней говорить, – отозвалась Кислятина, хлопнув себя по коленям. – С таким же успехом можно разбогатеть, отказываясь оплачивать счета. Коль уж время пришло, то пришло.

Она задрала подбородок, оглядела присутствующих и добавила: