Чезаре Беккариа. Его жизнь и общественная деятельность

Беккариа продолжал по-прежнему работать, но ничего выдающегося не вышло уже из-под его пера. Остаток его жизни прошел довольно бесцветно. Похвалы друзей и скрежет зубовный многочисленных врагов не интересовали его. Он ко всему относился довольно равнодушно, колоссальный успех не вскружил ему голову, нападки критиков на литературные недостатки его произведений, на неряшливость слога, на орфографические ошибки не возбуждали в нем ни горечи, ни желания оправдываться перед читающей публикой. Даже грандиозные политические перевороты последнего десятилетия прошлого века не производили на него того потрясающего впечатления, какое производили они на других его современников, содействовавших крушению старого режима. В своем юношеском произведении «Прелести воображения» он рисовал картину блаженного состояния честного эпикурейца, живущего в сфере совместной работы ума и воображения, сумевшего сохранить известную дозу индифферентизма в деловой жизни и в поисках истины умеренно распределять свои страсти, не слишком волноваться при виде того, как люди сражаются, надеются, умирают; бежать от греха, причиняющего угрызение совести, – но отказаться от химеры достигнуть совершенства, любить уединение, предпочитая городскому шуму деревню, горы, морской берег, где чувствуется «ничтожество наших дел и наших систем». Таким честным эпикурейцем был, конечно, и сам автор. В его характере было много черт, совсем не свойственных итальянцу, – даже северному, не чуждому влияния немецкой культуры. Во многих отношениях он был настоящим Обломовым, сам себя называл «лентяем», добродушным, скромным, даже робким, – только не в области мышления. Там он был богатырем и смелым бойцом. Он мало обращал внимания на внешность, был небрежен в одежде и в слоге, писал с крайней неохотой. А между тем не было грамотного человека в Италии, который бы не читал его трактата «Dei delitti». Даже люди, менее всего интересующиеся литературой, например кардиналы и прелаты, зачитывались его сочинениями. Не изяществом слога, не художественно отделанными периодами завоевал он всеобщие симпатии, а искренностью убеждения, силою вдохновенного слова, горячим желанием добра ближнему.

Точно крадучись, настигла его смерть – совершенно неожиданно. Беккариа всегда пользовался цветущим здоровьем, никогда почти не болел. Какое-то неясное предчувствие близкой катастрофы угнетало его в последние дни. Он всё упрашивал окружающих не оставлять его одного, одиночество пугало его, он его не мог выносить. Вскоре его нашли пораженным апоплексическим ударом. Будь подана своевременная помощь, его можно было бы спасти, но этой помощи не было, и Беккариа отошел в вечность 28 ноября 1794 года, имея 56 лет от роду. Смерть его прошла совершенно незаметной. Ни одна газета не поместила даже некролога, похороны были скромны, без венков и надгробных речей. Общественное мнение было тогда слишком занято грозными событиями, происходившими во Франции, готовившейся европейской войной, усиленной работой гильотины, рубившей головы граждан направо и налево, – не до скромного мыслителя, жившего и умершего философом, ему было дело. Совершенно верно замечает Канту, говоря о кончине этого «бесшумного философа», Filosofo senza strepito: «Едва Европа заметила, что Беккариа был великий человек, – он умолк». Зато потомство воздвигло ему в родном городе монумент[8] недалеко от чудесного Миланского собора, перед зданием окружного суда, члены которого, увы, не всегда следуют заветам этого доблестного гражданина.