Чья-то любимая

Разумеется, так дело не пошло. Оуэну мое новое для него поведение – полное безразличие – пришлось не по вкусу. Секс не имел никакого отношения к желанию Оуэна снова вторгнуться в мою жизнь. Такое разграничение, возможно, вполне устраивало меня, но не Оуэна. Ему нужно было, чтобы после секса я, как и раньше, с ним беседовала. Наверное, ему доставляло удовольствие слушать мои разговоры, пока он лежит в полудреме. Получалось на самом деле так, что ему нужно было все то, от чего я твердо решила отказаться. Другими словами, Оуэну хотелось, чтобы я, как и раньше, жаждала именно прежних отношений. Но та жизнь, которую так искала я, ему была вовсе ни к чему – ему нужны были лишь те чувства, которые пробуждали во мне мои собственные устремления. Наверное, эти чувства были гораздо богаче и привлекательней, чем те, что проявляли к нему Шерри и Рейвей. Обе они были слишком сконцентрированы на себе, и особых душевных усилий для общения с ними от Оуэна не требовалось. А для общения со мной ему беспрестанно приходилось напрягать и интеллект и душу, и это ему явно нравилось.

Разумеется, все, кто нас с Оуэном знал, считали меня полной идиоткой. На этот раз все решили, что он меня, наверное, просто убьет, и никто не захотел ни во что ввязываться. Поэтому с нами вообще перестали общаться. Разумно рассуждая, винить за это я никого не могла. Но, чисто эмоционально, обвинений у меня было предостаточно. Вопреки всем своим собственным решениям, я, наверное, все еще надеялась, что наши с Оуэном отношения обретут принятую в обществе форму. Я пошла в магазин и купила Оуэну несколько приличных рубашек. А он, скорее всего, даже не стал себя утруждать тем, чтобы вынуть из них скрепляющие их булавки.

В таком городке, как этот, где большинство эксцентрических связей ни у кого не вызывали удивления, наш с Оуэном довольно ординарный мезальянс почему-то воспринимался как пощечина обществу. Словно я была некоей королевой, возвращающейся на родину, или же всеми обожаемой девочкой-соседкой, и мне никоим образом не пристало трахаться с каким-то там головорезом.

Как-то я случайно столкнулась с Винфильдом. Это была наша с ним первая встреча после той вечеринки. Винфильд сидел в придорожном мексиканском ресторанчике на улице Ля Бреа и сосредоточенно разглядывал мексиканские котлеты – тако.

– Привет, Гохаген, – сказала я. – Чем вас так заинтересовали эти тако?

Винфильд чуть улыбнулся.

– Да они по виду похожи на резиновые, но это не важно, – сказал он. – Я за свою жизнь съел немало резиновых тако. У меня пропал всякий аппетит из-за этого моего нескончаемого домашнего кризиса. Садитесь и съешьте эти котлеты вместо меня.

Я ухватилась за его собственные слова.

– Что это за домашний кризис? – спросила я.

– Старушка Шейла сейчас рожает, – сказал он. – Как раз в эту самую минуту у нее схватки.

– Так что же вы делаете здесь?

– Да уклоняюсь от ответственности, – серьезно сказал Винфильд.

Для такого толстяка, как он, волосы у него были чересчур длинными. Но глаза его все еще отражали какой-то бойцовый дух, невзирая на то подавленное состояние, в котором он, по его словам, сейчас находился.

– Вы хотите сказать, что рядом с Шейлой сейчас никого нет?

– С ней Эльмо, – сказал Винфильд. – Он ничего не имеет против принятия родов, если только отец ребенка – не он сам. А кроме того, сейчас у Эльмо с Шейлой любовь, так что все вроде бы в полном порядке.

– Ого! – сказала я. – А давно у них эта любовь?

– Хороший вопрос, – сказал Винфильд. – Чертовски хороший, мать их за ногу! А еще лучше было бы спросить, когда они трахнулись первый раз? Если это случилось девять с половиной месяцев назад, то получается совсем другая банка червей. Правда, Эльмо считает, что это было никак не раньше, чем три месяца назад. А Шейла – та вообще говорит, что всего три недели назад, когда ей на самом-то деле вообще трахаться было нельзя. Из-за всего этого мне хочется уехать в Техас.

– Зачем?

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, здесь нет тамошней открытости и чистоты.

Я съела все его тако, а он довольствовался банкой пива. Винфильд смотрел на меня с нескрываемым восхищением.

– Мне всегда нравятся женщины, которые едят с таким аппетитом, – сказал он. – Как проходит ваш праздник постели?

– Праздник чего? – переспросила я, в полном шоке.

Винфильд ухмыльнулся.

– Я так всегда это называю, если связываюсь с кем-нибудь достаточно примитивным, – сказал он. – Скажем, просто женщина из народа, вот так. Разве не к этому все тогда и сводится?

– Возможно, – сказала я.