ЧЯП

– Этот можно уже хорошо продать. Даже очень неплохо, буржуйцы любят такую дребедень в особняках держать, их древнерусская тоска часто подгрызает. Киношники тоже охотно покупают для реквизита. Тут видел недавно фильмец про Александра Невского – головой об стену стучался, одни шишки.

Грошев несильно постучался головой о стену.

– На экране у них, значит, тринадцатый век, феодальная раздробленность, иго везде скачет, а вся бытовка из девятнадцатого, – Грошев презрительно поморщился. – Один шлем по очереди во всех крупных планах, да и тот времен Смуты. Конечно, люди не знают, люди думают, что все так и было, но себя-то уважать надо! Понятно, что вещей мало осталось, ну так ты хоть реконструктора толкового пригласи! А то художники и декораторы берут ржавое да кривое и думают, что в Великом Новгороде так и стояло!

Короткую речь эту Грошев произнес с некоторым пафосом, видно было, что если бы его допустили в реквизиторский цех, он бы достиг там зияющих вершин перфекционизма. Синцов подумал, что это стоит уважать, такую увлеченность.

– Впрочем, – Грошев улыбнулся. – Надо сказать спасибо их профнепригодности и исторической неразборчивости, благодаря этому мы имеем стабильный источник дохода.

Он допротер светец, поставил его в угол. Стащил с себя фартук, свернул, тоже спрятал в угол.

– Понравилось что? – Грошев кивнул на альбом, который Синцов продолжал держать на коленях.

– Вот эта, со звездой, – Синцов ткнул пальцем.

– Полтинник тысяча девятьсот двадцать второго года. Серебро. Не очень редкая монета, но сохран неплохой. Почти-почти анц. У тебя есть вкус, Костян.

– И сколько стоит?

– Для тебя четыреста. Это почти задаром, поверь, так она гораздо дороже.

Синцов задумался. Монета ему нравилась. К тому же он слышал где-то, что серебряную монету иметь полезно – если по пять минут каждый день перед сном вращать ее между пальцами, то, во-первых, будешь иметь крепкий сон, во-вторых, в старости тебя не замучает артрит, в-третьих, серебро проникнет в организм и осуществит в нем постепенное оздоровление. Монета выглядела солидно, на четыреста рублей явно тянула. Синцов согласился.

– Правильно, – Грошев забрал деньги. – Ты – потенциальный коллекционер.

– Почему?

Синцов достал монету из ячейки, зажал в кулаке, почувствовал ее тяжесть и чуть острые края.

– Все коллекционеры падки на халяву, – сказал Грошев. – Когда им предлагают что-то в два раза дешевле – они не могут отказаться, я-то уж знаю. А полтос реально хороший. Ты ее только с другими монетами ни в коем случае не клади, а то товарный вид быстро потеряет, покоцается, механика по гурту пойдет. В отдельном кармашке.

«РСФСР», – прочитал Синцов на монете. Пятьдесят копеек. Двадцать второй год… Гражданская война только-только закончилась. Или не закончилась? С историческими знаниями у Синцова не все обстояло окончательно благополучно, Синцов напряг память. Кажется, в это время собиралась денежная реформа. Или НЭП. Военный коммунизм закончился, НЭП еще не начался. Или начался. Монета красивая, без царапин, с блеском, только если совсем сощуриться… И то нет.

– Может, ее в капсулу? – спросил Синцов. – Я видел в банке капсулы…

– Не, не надо. Пусть дышит. Она из мягкой ходячки, в патине, не пруф, нечего прятать. Да не такая уж и бесценная все-таки. А потом, я считаю, что монета без ходячки не монета, а так… Прелесть маньяка. Кофе будешь?

Грошев полил на руки из бутылки со спиртом, стал протирать тряпкой.

– Жарко же, какой кофе… – неуверенно возразил Синцов.

– Опять заблуждаешься, – Грошев тщательно, по одному, очищал пальцы. – В Бразилии жарко, в арабских странах жарко, а там все пьют кофе с утра до вечера. Так что кофе от жары – самое средство. И поболтаем заодно. У меня к тебе дело есть, так что надо кое-что обсудить.

– Кофе так кофе.

Грошев отбросил в сторону тряпку, подошел к кофемашине, накрытой старомодной кружевной салфеткой.

– Тебе какой?

– Эспрессо.

– Эспрессо так эспрессо.

Грошев нажал на кнопку, машина забулькала, зафырчала паром, как маленький паровоз, замигала огоньками, Грошев подставил кружку. Синцов отметил, что машина тоже была модернизирована – решетка под разливной форсункой демонтирована, с тем чтобы использовать не маленькие европейские кофейные чашечки, а кружки настоящего русского размера. Для заполнения такой кружки Грошев запускал машину трижды.

– Не люблю, когда мало, – пояснил он. – Потом опять вставать, лучше уж сразу.

Синцов был с ним в этом солидарен, его тоже раздражали маленькие кофейные чашки. И хотя он сомневался, что кофе способен был бороться с жарой, но отказываться не стал, глупо ведь отказываться от хорошего кофе.

Себе Грошев налил кофе в кружку, достойную дизайна комнаты – начищенную, медную, похожую на маленькую кастрюлю. Синцов подозревал, что кружке этой как минимум сто пятьдесят лет, не меньше. Поднята с японского миноносца, это уж обязательно.

– Послушай, Костян, а ты надолго вообще в Гривск приехал? – поинтересовался Грошев.