Чичерин

Чичерин покинул Россию в тревожное время, когда все предрекало ее скорое военное поражение. То, что Чичерин узнал в министерстве, в кругах сановников, было чудовищно по циничному безразличию верхов к судьбе народа, страны. Если бы к этому времени у Георгия Васильевича и осталась какая-нибудь вера в государственный ум и порядочность правящей верхушки, то наверняка она исчезла бы в той тлетворной атмосфере, в которой он ежедневно находился. Все укрепляло дерзкую мысль: царизм должен уйти со сцены российской государственной жизни.

Чичерин энергично готовился к отъезду: подал прошение о заграничном паспорте, привел в порядок свои бумаги, брату Николаю передал доверенность, дающую право распоряжаться их общим имуществом в Мензелинском уезде Уфимской губернии. Ему же вручил увесистый пакет с незаконченной рукописью о Горчакове.

В феврале 1904 года в Москве скоропостижно окончился знаменитый дядя Чичерина Борис Николаевич. Похороны его вылились в грандиозную демонстрацию. В последний путь бывшего профессора и почетного члена Московского университета вышла провожать студенческая Москва. По воле усопшего его прах перевезли из Москвы в родовое поместье Караул.

После смерти дяди Чичерин недолго оставался на родине. Накануне отъезда он встретился с Павловым-Сильванским. Они-долго говорили о том, что ожидает Россию, каким путем пойдет ее развитие. Павлов-Сильванский почти закончил книгу о Пестеле, но не надеялся издать ее. Предстояло многое сгладить, потопить острые мысли в туманных рассуждениях, но даже и в таком виде книга вряд ли могла найти издателя в России: слишком красноречивы были отобранные документы, слишком обличающими были речи Пестеля перед судилищем царя-деспота.

Обсудили и планы Чичерина. Павлов-Сильванский дал адреса своих берлинских друзей и написал рекомендательные письма. Перед расставанием условились, каким путем можно будет доставлять в Россию нужную литературу. Они надеялись скоро увидеться, но увидеться было не суждено…

Берлин встретил Чичерина неласково. Полиция потребовала заграничный губернаторский паспорт и доказательства материальной обеспеченности: эмигрант не должен стать обузой на шее германского государства. Чичерин предъявил наличные деньги и документы, подтверждающие, что в банке на его имя открыт личный счет. Полиция удовлетворилась этим и на время оставила в покое.

Рекомендательные письма Павлова-Сильванского помогли завязать первые и, откровенно говоря, малоинтересные знакомства. Не теряя времени, Чичерин налаживал контакты с революционными кругами. Прежде всего установил прочные связи о эсерами, которых в Берлине было больше, чем кого-либо. Эсеровское движение казалось в то время истинно революционным, привлекало массу, эмигрантов, особенно студентов.

Здесь, в Берлине, Чичерин на все смотрит восторженными глазами, не замечая на первых порах, что и в Пруссии царят ненавистные монархические порядки, со всесилием тайной полиции, что среди эмигрантов много позеров, болтунов, щеголяющих революционными фразами, благо что русская полиция далеко. Для некоторых из них участие в революционных кружках было просто признаком хорошего тона.

Но ему удалось расширить круг знакомых. В одном из санаториев, куда его загнала болезнь, он познакомился с русской барышней Галеркиной. В ней он нашел незаурядного полемиста. С каждой встречей она все больше и больше рассеивала его эсеровские иллюзии, прививала действительно революционные взгляды, знакомила с основами марксистской теории. Под ее воздействием Чичерин начал увлекаться книгами своего тамбовского земляка Плеханова. Память о первой учительнице в области марксистской науки он сохранил надолго, и, когда в 1922 году больная Галеркина обратилась к нему за помощью, он хлопотал о назначении ей пенсии.

Летом Чичерин возвратился из санатория в Берлин. На этот раз с помощью все той же Галеркиной ему удалось установить связи с социал-демократами. Чем теснее он знакомился с ними и узнавал их взгляды, тем скорее рассеивались его анрхистско-бунтарские настроения. Он начал понимать, что от революционера требуется большая теоретическая и практическая подготовка, что революция — это наука, быть может, наиболее сложная из всех политических наук.

Дни и ночи просиживал Чичерин над социал-демократической литературой, встречался с новыми друзьями, вступал в горячие споры.

Деятельность русских эмигрантов привлекла внимание царской охранки. Руководитель заграничного бюро департамента полиции в Берлине Гартинг с согласия местных властей уже давно создал здесь разветвленную сеть агентуры. Он организовал систематическую слежку за русскими социал-демократами. Имя Чичерина появилось в полицейских списках подозрительных лиц.