Чичерин

Ленин и ого сторонники сохранили единство рядов, хотя против них в первую очередь направляла свои удары реакция, против них выступали меньшевики. Но их партия попреки всему росла, мужала и крепла. Она готовилась к предстоящей борьбе.

А Миртов и его сторонники? Они чернили своих идейных противником, обвиняли их и в стремлении узурпировать руководство в партии, и в отказе от прежних революционных принципов, и даже в непоследовательности. Больше всего возмущали Чичерина позерство и лживость мартовцев. Публично Мартов доказывал, что нет в русском революционном движении иной, более монолитной силы, чем меньшевики, а в кругу близких друзой признавался:

— Дела наши в России из рук вон скверны, и деморализованные Лондоном меньшевики до сих пор остаются аморфной массой.

После парижского пленума ЦК РСДРП в январе 1010 года меньшевики забили в литавры: им удалось добиться выгодных для них решений. Вскоре после пленума состоялось собрание, на котором, как вспоминал позже Георгий Васильевич, «Мартов сильно нападал на Владимира Ильича за некоторые решения большинства ЦК».

Ленин сказал тогда, что, в сущности, дело идет о борьбе за власть внутри партии.

— Вы хотите нас свергнуть, — обратился он к Мартову, — попробуйте.

Потом по-французски добавил:

— Faites le, citoyen Martoff![2]

Именно «citoyen», не «camarade». Так обозначались рубежи.

Снова Чичерин увидел Ленина через месяц. В феврале 1910 года секретариат Лондонского просветительного общества немецких рабочих решил в связи с предстоящим в Копенгагене конгрессом II Интернационала пригласить видных представителей рабочих, партий Европы на дискуссию на тему о войне и милитаризме. От РСДРП прибыли Ленин и Чичерин.

О своем выступлении на этой встрече Чичерин позже старался не вспоминать: попытка защищать зигзагообразную линию меньшевиков была жалкой комедией. Ни словесная эквилибристика Гайндмана, ни циничное остроумие Бернарда Шоу, участвовавших в этой встрече, ничего не помогло: господствовал на дискуссии Ленин.

Кратко и четко он дал анализ современной обстановки, последовательно и убедительно ответил на вопрос, каким будет характер предстоящей войны, и изложил теорию справедливых и несправедливых войн. Он разоблачил ошибки выступавших до него ораторов, да так убедительно, что Чичерин ясно понял: в вопросе о войне и мире Ленин, большевики правы на сто процентов, а меньшевики стоят на шатких позициях, защищать их — значит защищать неправое дело. Чичерин, как никогда ранее, отмечает, что у большевиков позиции сильнее, правильнее и просто научнее, чем позиции меньшевиков.

После встреч с Лениным наступил трудный период в жизни Чичерина, период коренной и окончательной ломки его взглядов и убеждений. После мучительных схваток ему удалось побороть наиболее коварного, стойкого и упрямого врага — самого себя. Мужественно, безжалостно, со спартанской суровостью поверг он этого врага и вышел на прямую дорогу революционера. Это была его окончательная победа над прошлым.

Теперь не могло быть места сомнениям и колебаниям. «Не Бисмарки и Наполеоны Третьи, — писал он 1 апреля 1908 года с внутренней убежденностью, — будут представляться «великими людьми» освобожденному от классов человечеству, а великие Vorkäpfer[3] массы, человечества, первые между равными революционеры… Надо уметь понять величие сознательного отдавания себя!.. Мы не признаем наград и наказаний… И это в миллион раз прекраснее всяких аскетических допотопностей».

Здесь нет лукавства, люди должны понять: он отказался от всех благ барина, добровольно пошел за правое дело тернистым путем в рядах суровых борцов. Без всякого интеллигентского позерства отбросил прочь дворянские привилегии и почести. Зачем они революционеру?

Чичерин по-прежнему получает деньги из России, но отдаст их партии. И это не филантропия, это сознательное отношение к долгу революционера. Частная собственность ненавистна ему.

Он пишет: «Когда я думаю о Карауле, мечтаю, как там, на этом красивом местоположении, прежний дом отдельной единицы будет превращен в Maison du peuple[4], будет центром сильной, глубокой, богатой, содержательной, трезвой жизни… В этом доме будут кооператив, организация крестьянского союза, местный театр… библиотека и читальня, залы для собраний. Массовая коллективистическая жизнь будет бить ключом, универсализм пролетарского мира уничтожит ужасную, мне до боли невыносимую Privacy[5], отгороженность, все то старое, что обезобразило мою молодость, в тисках чего я так страдал, стонал и вздыхал, пока пробил себе путь к современным великим революционным идеалам. Privacy — затхлость… Обобществленность — вот что область жизни содержательного и глубокого».