Питались вообще очень плохо. В «Метрополе» выдавались скудные пайки. Хлеба от четверти фунта до фунта, иногда селедку или воблу, еще реже сахар. Голод усугублялся холодом, из-за дровяного кризиса «Метрополь» почти не отапливался.
Чичерин не позволял себе выделяться из общей массы, он вел очень аскетический образ жизни: получал совнаркомовский паек, но один стеснялся пользоваться им и делил его с семьей старого питерского рабочего Баумана, которая приехала в Москву вместе с НКИД и жила в одной из комнат «Метрополя»; зарплату получал немного больше зарплаты заведующего отделом — 800 рублей в месяц (фунт хлеба на Сухаревском рынке стоил 175 рублей). Но из этой суммы часть уделял семье брата.
С любой оказией Георгий Васильевич пытался отправить брату в Козлов хоть немного продуктов — самое ценное, что было в то время. Но мешала житейская непрактичность. Однажды Георгий Васильевич пригласил к себе давнего друга семьи Румбовицкого, который служил в Государственном банке, и сказал:
— Никола с семьей очень бедствует. Я не знаю, как помочь ему. Вот я получил в пайке около пуда пшена. Нельзя ли как-нибудь перевести его в Козлов через Государственный банк?
Румбовицкий был поражен таким удивительным проектом: переводить через банк пшено из одного города в другой?
Впрочем, такие рассказы о Георгии Васильевиче были не совсем точными. Он довольно практично решал дела, касавшиеся коллектива. В марте 1919 года по его инициативе при НКИД была открыта столовая, которая проработала до 1 июля 1919 года, когда появилась некоторая возможность улучшить снабжение. И хотя меню этой столовой было скупо и однообразно — чаще всего чечевица и котлеты из картофельных очисток, — многих она основательно поддерживала. По его же инициативе был открыт коммунистический клуб имени Маркина, создано общежитие «Кремль». Все это хоть в какой-то мере облегчало участь советских дипломатов.
О себе Чичерин никогда особенно не думал, а в условиях тягот первых лет Советской России тем более.
— Лев Михайлович, — часто обращался он к своему заместителю, — попросите для меня машину, нужно ехать, а не на чем.
Даже много лет спустя после создания НКИД он отмечал: «Когда мне приходится ездить в какое-либо учреждение, я принужден просить это учреждение прислать мне автомобиль, потому что у меня самого нет. Все наркомы имеют автомобиль, кроме меня». Но говорил об этом вскользь, так, между прочим.
Полуголодное существование, тяжесть огромной ответственности, напряженный труд подтачивали здоровье. Чичерин не выдержал и слег. Ленин, узнав о болезни наркома, вызвал к себе заведующую совнаркомовской столовой Воронцову и поручил немедленно обеспечить больного питанием. Это было спасением для Георгия Васильевича, поскольку единственный источник снабжения — продовольственная комиссия НКИД — давно ничего не имела.
Сохранилось письмо В. И. Ленина Е. Д. Стасовой:
«Чичерин болен, ухода за ним нет, лечиться не хочет, убивает себя.
Необходимо от ЦК написать ему
В октябре 1919 года у НКИД, который все еще находился в «Метрополе», отобрали несколько комнат для нужд другого учреждения и потеснили сотрудников. Чичерин без колебаний приказал перенести вещи из своего номера в кабинет, а освободившееся помещение отдал нуждающимся. С этого времени рабочий кабинет служил ему также и квартирой.
Чичерин не мыслил себя вне единственной, всепоглощающей работы, он полностью растворился в ней ради идеи революции. Это не был аскетизм в примитивном смысле этого слова. Просто иначе для него было нельзя.
Племянник наркома А. В. Чичерин об этом времени вспоминает: «Его быт того времени столь же героически анекдотичен, как и тот быт, который был превосходно описан в мемуарах Майского. Я отправился сначала разыскивать Георгия Васильевича в гостиницу, где он жил. Какая-то очень захудалая гостиница! Там в полутемном коридоре уборщица мне сказала, что Чичерин приходит сюда только к утру, чтобы поспать. Здесь у него никого никогда не бывает, и видеть его можно только в наркомате. Так я и не видел этого его жилища. Но создалось впечатление, что номер должен был быть более чем скромный.