Прием был только для посвященных. Никого постороннего. Фешенебельный ресторан на день был закрыт на спецобслуживание. К вечеру стали стекаться сюда, к ресторану роскошные автомобили, из которых выпархивали не менее роскошные молодые дамы (старых тут не было), их солидные спутники солидно выходили, провожаемые шоферами, парковщиками (как-то незаметно отгонявших машины), швейцарами.
Устроили отличный фуршет. Столы стояли по бокам зала и были уставлены всевозможными яствами и напитками, сама зала была приготовлена для танцев, и, по традиции, их, танцы, начинал кордебалет оперного театра. Вальсы и мазурки Штрауса и Оффенбаха поначалу разогревали публику. А под шумок отцы города тихо обсуждали, что делать дальше – прикрывать авантюрную лавочку или еще продолжить. Уж очень соблазн был велик. Чичиков ни на чем не настаивал, со всеми соглашался, только внимательно прислушивался к разным мнениям и вел себя как Молчалин – молчал и наматывал на ус. Но вот в зал впорхнула Наталья Жмуровская. Она ни о чем не догадывалась. Отец перевел на ее счет в Лондоне миллион долларов. И она сейчас уезжала в аэропорт, далее в Лондон, к жениху – машина ждала ее у подъезда. Она приехала проститься со всеми, поблагодарить отца, и шепнуть, чтобы он не отговаривал ее выйти замуж за милого Гарри Диксона.
Она вошла – и Чичиков застыл. На ней было маленькое черное платье с длинной ниткой белого жемчуга. Классика от Шанель. Оно оттеняло ее белую кожу, в ушах сверкали небольшие золотые серьги с бриллиантами, отделанные мелким белым жемчугом, а на руке – все тоже кольцо, которое он увидел в первый раз. Очнувшись, Чичиков подлетел к Наталье и стал умолять ее напоследок подарить ему вальс. Она засмеялась и согласилась. Они вальсировали самозабвенно. Павел Иванович взглянул в ее синие глаза и как будто провалился в пропасть бездонную. Перестал соображать. Бдительность потерял. Зашептал ей на ухо:
– Бросайте жениха своего, поехали со мной! Ведь тут жить нельзя – Вы, такая чистая, и Вас в дерме измажут. Все здесь срослись в один клубок. Вот прикажет Ваш папаша и меня уничтожат, тот же Молчалин, глядишь, пристрелит, а начальник полиции скажет, что я сам под бандитскую пулю попал, подставился. Решайтесь, Наталья. Я свет переверну, чтобы Вам хорошо жилось, где угодно, только не здесь. Здесь все прогнило. И Ваш отец по острию ножа ходит. Боюсь, он – конченый человек. Время его прошло. Будущее – за Молчалиным. У него ноутбук с автоматом Калашникова слит. И дело, и разбой в одном флаконе. Будущее и за нами, может быть, если уедем отсюда. С Молчалиными нам не равняться. У них все схвачено.
Наталья сначала посмотрела на него недоуменно, как на сумасшедшего: «Что это Вы такое говорите?! Странно слышать!» – Но потом она развеселилась, посчитав его слова шуткой. Она рассказала, какой замечательный ее Гарри. Он палеонтолог, у него большое будущее, а вот она – историк, археолог. «Представляете, – какие сокровища хранит для археолога Британский музей и Британская Библиотека!» – восклицала она.
Павел Иванович залюбовался ею, забыв обо всем. А напрасно. Ведь войдя в зал в начале банкета и подхваченный вездесущим Николаем Владиславовичем, не почувствовал Чичиков, как Молчалин, обняв его нежно, прикрепил незаметно микрофон – маленький такой, – к его пиджаку. Забыл, что надо быть осторожным, не заметил, как нахмурился Жмуровский, слышавший все его речи к Наталье; как недовольны дамы, незамеченные им, а ведь они приехали разгадывать его, Чичикова, загадку. В пылу любви он уговорил Наталью на прощальное танго, и они станцевали его так пылко, так страстно, что запыхавшаяся Наталья даже засмущалась. Потом она, дождавшись тишины, попрощалась с публикой, поцеловала отца и побежала к машине.
– Прощай, Наталья. Прощай мимолетное виденье! – думал Чичиков растроганно.
Он оглянулся. И… Дамы жались к стенкам, даже поближе к выходу, а господа. О, господа надвигались на него стеной, стаей, тучей. Впереди всех господин Жмуровский, плечом к нему – Молчалин. Если и не было в их руках пистолетов, то кулаки они сжимали явно.
Чичиков попятился.
– Вы что, господа?
– За Натальей захотел приударить? – зашипел, задыхаясь, Петр Алексеевич, – или за ее миллионами, или сам в Лондон, а меня в Москве кому надо сдать? Это Я, Я – конченый человек?!! Да я тебе башку, как цыпленку сверну!
– Да что вы, что вы! – Чичиков быстро оценил обстановку. – У меня и в мыслях не было!
Но лица оставались суровы и злы. Он понял – сейчас кто-нибудь крикнет : «Ату его!» – и поминай, как звали.
Сам не зная, откуда взялась в нем отчаянная храбрость, но он заорал во все горло:
– Вы что, за дурака меня держите?! Я давно уж своему другу-журналисту в Москву все отписал, даже ваши фотографии послал. Если что – он разместит в интернете, в газете пропечатает, на телевидении репортаж сделает!
Толпа мужчин в черном замерла. (Вдруг – правда?).
А Чичиков разошелся.
– Да вы на себя посмотрите: вы же – мертвые души! Упыри! Одна Наталья – живая, да и та в Лондон умчалась. Дайте мне дорогу, а то всем хуже будет, а так хоть при деньгах останетесь.