Чик любил море. Ничего в мире он так не любил, как море. Все больше и больше волнуясь, он приближался к нему. Белая курица его теперь совсем не беспокоила. Возможно, это огурцы уже действовали на его нервы. Он много огуречных пятачков съел за обедом. А, может, и близость моря его успокаивала. Вернее, и то, и другое, подумал Чик. Он нарочно, для проверки себя, вспоминал о белой курице и почти ничего не чувствовал. Ну и что? Ну и что? Говорил он сам себе, гордясь своим бесчувствием.
Уже на Портовой улице вдруг рядом с ним остановился грузовик, и оттуда выглянул его троюродный брат Сафар. У него был орлиный нос и горящие глаза. Это был, честно говоря, довольно вздорный человек с невероятно развитым чувством фамильной гордости. Казалось, на своей полуторке он преследует всех, кто, по его мнению, оскорбил их фамильную честь. Вечно он своим орлиным носом вынюхивал оскорбление фамильной чести.
— Чик, поди сюда! — крикнул он, выглядывая в окошко.
Чик подошел.
— Что это у вас там за история приключилась? — раздраженно спросил Сафар.
Чику и в голову не пришла белая курица. Он думал, Сафар имеет в виду, что тетушка несколько дней назад выставила из дому Баграта за то, что тот продолжает якшаться с уголовниками. Баграт был Сафару двоюродным братом. Сафар мог увидеть оскорбление чести рода и в том, что Баграт продолжает якшаться с уголовниками, и, наоборот, в том, что его выставили из дома. До того вздорным был Сафар.
— Какая история? — спросил Чик.
— Чик, только не притворяйся! — вспылил Сафар, — говорят, ты сегодня погнался за белой курицей, забыв обо всем на свете, и тебя чуть не раздавила машина. Ты в своего сумасшедшего дядюшку пошел, что ли? Что тебе сделала эта белая курица, что ты гонял ее по всему городу и чуть не попал под машину? Откуда у тебя привычки сумасшедшего дядюшки? Раньше, вроде, не было.
Чик объяснился, как мог. Он поклялся мамой и папой, что белая курица со двора не выходила, да и не могла выйти, потому что ноги у нее были связаны. А под машину он в самом деле чуть не угодил, потому что сильно задумался на улице.
— О белой курице? — раздраженно угадал Сафар.
— Да, — признался Чик, не в силах больше сопротивляться. Черт бы ее побрал! Чуть дело коснется белой курицы — все делаются угадчивыми. Даже вздорный Сафар.
— Вот видишь, — успокаиваясь, заметил Сафар, — ты идешь по стопам сумасшедшего дяди.
Сафар, как всегда, все напутал. Сумасшедший дядюшка Чика гонялся за кошками и собаками, если они заскакивали в дом. А за курами никогда не гонялся. Мимо кур и даже индюков он проходил, как совершенно нормальный человек.
— Зачем тебе надо было думать о белой курице, — продолжал Сафар, лучше бы ты думал о чести рода или об уроках. Но главное не это. Мне говорили, что шофер тебя матюгнул. Это правда?
— Правда, — сказал Чик.
Глаза у Сафара зажглись, как фары. Сафар достал откуда-то клочок бумаги, химический карандаш и облизнул его, чтобы тот лучше писал.
— Номер машины? — резко спросил он.
— Какой машины? — спросил Чик.
— Типичный племянник типичного сумасшедшего дяди, — брезгливо проговорил Сафар, — разумеется, не моей машины. Машины того шофера, который тебя матюгнул.
— Я не помню, — признался Чик, — я даже не посмотрел.
— Как, этот негодяй матом выругал тебя! Ну, конечно, ты его избить не мог. Хотя я и в твоем возрасте его избил бы. Но запомнить номер его машины мог?
— Я не догадался, — сказал Чик.
Вообще Чик считал все эти разговоры о чести рода полной липой. Подумаешь, герцог на полуторке! Да Чик и настоящим герцогам из книг не верил, что они начинают дрыгать ногами, когда дело касается их рода. Форсят, и больше ничего!
— У тебя нет гордости за свой род, — продолжал Сафар, — а у нас старинный крестьянский род. Мы чистокровные крестьяне! Спроси у мамы! Чистокровные! Никогда не были в прислужниках князей!
Чик в деревне слышал разговоры о чистокровности того или иного крестьянского рода. Он сначала удивлялся этому, а потом объяснил это себе так. В Абхазии до революции было столько князей, что именно чистокровность крестьянского рода особенно ценилась.
— Учти, — продолжал Сафар, — если еще раз так случится, я тебя вычеркну из нашего рода. Хватит, что его позорит твой сумасшедший дядюшка! Но это природный случай! Ничего! Я сам вычислю этого шоферюгу… В день две-три машины проезжают по вашей задрипанной улице, и ты чуть не попал под одну из них… А сейчас куда чапаешь?
— На море, — сказал Чик.
— Иди, — немного подумав, словно взвесив, насколько море может покуситься на их род, сказал Сафар, — но учти, что и на море надо думать о чести рода. А этого шоферюгу я вычислю, и он получит за оскорбление нашего рода.
— Но, может, он не знал, что я отношусь к чистокровному роду? — не без тайной насмешки спросил у него Чик.
— Еще одно оскорбление, — заметил Сафар, — город у нас маленький. И не так трудно запомнить всех людей нашего рода. Он у меня получит. Иди!
И Сафар рванул с места на машине, словно взял след оскорбителя рода.