Чикагская петля

Но он не выходил из машины, двери которой были наглухо заперты. Он чувствовал настоящую наготу, только когда был в женской одежде.

Он не разубеждал Барбару в том, что последнее свидание в отеле «Блэкстоун» было просто игрой. Он нервничал из-за того, что она так много всего перепробовала. И, раз они ни один из сценариев не могут повторить, зачем им тогда все это? Паркер чувствовал себя мужчиной сильнее всего, когда он был с Барбарой, когда он снимал ее одежду, когда прятал комплект женского белья, который купил себе тайно в салоне «Дикие ночи» на Норд Мичиган, и когда он стирал с лица помаду. Он ругался матом, спорил с пеной у рта, швырял, что попадется под руку и хлопал дверью, и он ненавидел это чванство и заносчивость мужчин, потому что это напоминало ему одно из его самых плохих обличий.

10

В этой новой, тайной ипостаси Паркер чувствовал, что Ева нужна была ему как никогда, и это имело странный, неожиданный эффект. Преподнося себя женственным и ранимым, таким, какой, должно быть, была Шэрон, он заметил, что Ева стала доверительнее и проще относиться к нему.

Она еще раз привела его в тренажерный зал, но уже с неохотой: он видел, что она не хотела отвечать за него. Она позанималась с ним немного. Паркер старался, но быстро выдохся — тяжело дышащий, бледный. Вот что сделала с ним привычная для многих гадость, которую он ел целый месяц. Из-за этой еды он быстро уставал, его тошнило, у него раскалывалась голова. Паркер просыпался среди ночи оттого, как сильно бьется его сердце. Эта гадкая еда всегда сладко-соленая, и от нее всегда так хочется пить, и пьет он тоже что-то сладко-соленое. Он знал, что у него сейчас вязкая кожа со множеством капелек жира. Вот так чувствовала себя Шэрон каждый день: глупо и с постоянной тошнотой.

Из-за занятий в тренажерном зале ему стало только хуже. Его медлительность раззадоривала Еву. Она хотела бороться с ним. Они отжимали штанги на соседних тренажерах, вместе качали пресс на наклонной плоскости или крутили педали. Они сверяли свои показатели, и у Евы они всегда были лучше, чем у Паркера.

— Похоже, кишка тонка?.. — подкалывала она.

У Паркера пот катился градом. Он жалостливо смотрел налицо Евы, улыбающееся и пышущее здоровьем. Она даже не запыхалась.

— Да я пошутила! — тут же подбодрила его Ева. Но она была рада, что задела его.

Больше Паркер в тренажерный зал не ходил — после этих упражнений его всегда тошнило. Потный и усталый, после занятий он обычно сразу бежал в туалет. Он чувствовал себя намного комфортнее, сидя на скамейке, потягивая колу, листая газету и восхищаясь тем, как Ева всецело посвящает себя этим занятиям. Паркер знал: она будет жить очень долго.

Она всегда разминалась на тренажерах перед тем, как проводить занятия по кенпо. Ее резкие удары, наклоны и неожиданные пассы очень возбуждали его, а от ката — последовательных комплексов движений — он вообще глаз не мог оторвать. Он не переставал удивляться ее грациозности и ловкости, потому что всегда считал ее довольно неуклюжей, а кенпо — это больше похоже на балет.

Как-то он сказал ей:

— Эти па, которые ты делаешь, так похожи на танец!

— Танец смерти, — ответила она, — ты хоть представляешь себе всю опасность этих выпадов и ударов?

Эти слова понравились Паркеру, они еще больше возбудили его. Он вдруг представил себя под ее ударами: вот Ева одним махом валит его на пол и забивает до смерти. Он доверяет ей, она нужна ему. Она тоже доверяет ему: похоже, чувствует себя с ним намного безопаснее. Она больше не спрашивала его о работе и почему у него так много свободного времени. А он вдруг спросил:

— Ты в отпуске?

— Нет, я работаю ночью.

Паркер, конечно, не мудрец, но чувствовал: задай он вопрос, где она работает, она бы ответила ему. Ева ответит на любой его вопрос. Она стала более доверчивой с ним. Но он не спрашивал ничего, и его пассивность подбадривала ее, внушала еще больше доверия.

На третий-четвертый день после того, как он стал наблюдателем ее занятий в тренажерном зале, Паркер, как обычно, спросил ее на выходе, не хочет ли она где- нибудь перекусить. К его удивлению, на этот раз она согласилась.

— Как насчет китайской кухни? — спросила она. — Ты такое ешь? Мисо-суп? Фоо йанг хай? Свинину?

Она говорила с ним так, словно они закадычные друзья. Усталость после занятий делала ее более доверчивой и сердечной. Ева так нравилась ему такой!

— Иногда я ем и это, — ответил Паркер.

— Тогда я знаю, куда нам пойти!

Когда они дошли до этого ресторанчика, Паркер сказал:

— Они подумают, что мы — близнецы!

Его голубой спортивный костюм очень походил на ее костюм, даже с белыми полосками на рукавах и вставками на штанах. Это она посоветовала ему купить этот костюм и эти добротные носки, и только эту одежду он носил теперь, когда наблюдал за Евой в тренажерном зале, потягивая колу. Его обычная одежда была в черной сумке, которую он носил с собой. Но ведь он не занимался, так зачем переодеваться?

Ева шутя взяла его за руку и сказала:

— Да, ты становишься все больше похож на меня. Особенно в этом костюмчике.