Чикагский вариант (сборник)

Утром в понедельник я пребывал в довольно прескверном настроении. Я сидел дома, обпиваясь кофе и куря сигареты одну за другой, но тем не менее все равно ощущая у себя во рту мерзкий привкус. Я продолжал упорно доказывать самому себе, что мне необходимо бросить это занятие, что никому это не надо. Потому что все кончено. Я не смог помочь Арту, не смог ничего исправить. Я только все испортил.

И кроме того, Вестон был здесь абсолютно не причем, в самом деле. Даже несмотря на то, что мне очень хотелось обвинить кого-нибудь в своих неудачах, его винить я не мог. И к тому же он был уже совсем стариком.

Все это было пустой тратой времени. Я пил кофе и вновь и вновь принимался мысленно твердить себе об этом. Пустая трата времени.

Я терял время.

Незадолго до полудня, я поехал в «Мэллори» и направился в кабинет Вестона. Когда я вошел он разглядывал стекла со срезами под микроскопом, надиктовывая свои заключения на небольшой магнитофон, стоявший тут же на столе. Когда я вошел, он замолчал.

— Привет Джон. Какими судьбами?

Я поинтересовался у него:

— Как здоровье?

— Мое? — он рассмеялся. — Замечательно. А у тебя как? — он кивнул на повязку у меня на голове. — Я уже слышал о том, как это случилось.

— Со мной все в порядке, — сказал я.

Я взглянул на его руки. Он держал их под столом, на коленях. Он опустил их тут же, как я появился на пороге.

— Очень болят?

— Что?

— Руки.

Он изумленно посмотрел на меня, или по крайней мере попытался изобразить на лице удивление. У него это не получилось. Я кивнул на руки, и он положил ладони на стол. Два пальца на левой руке были перевязаны.

— Несчастный случай?

— Да. Моя неуклюжесть. Я дома резал лук — помогал жене на кухне — и порезался. Небольшой порез, неглубокий, ничего серьезного, но все равно неприятно. Вообще-то я всегда был склонен думать, что за столько лет я научился вполне прилично обращаться с ножом.

— Перевязку сами сделали?

— Да. Ведь это, так пустяковая царапина.

Я опустился в кресло, стоявшее напротив его стола и закурил, чувствуя, что он внимательно следит за каждым моим движением. Задрав голову, я выпустил в потолок струю сизого табачного дыма. Он смотрел на меня с напускным безразличием, его лицо все это время оставалось совершенно невозмутимым. Полагаю, что по-своему он был прав. Во всяком случае, я на его месте наверное повел бы себя так же.

— У тебя ко мне какое-то дело? — спросил он.

— Да, — сказал я.

Некоторое время мы разглядывали друг друга в упор, и затем Вестон отодвинул от себя микроскоп и выключил продолжавший работать магнитофон.

— Это по поводу заключения по Карен Рэндалл? Я слышал, что ты им интересовался.

— Интересовался, — сказал я.

— Может быть тебя устроит, если стекла посмотрит еще кто-нибудь? Может быть Сэндерсон?

— Не сейчас, — сказал я. — Сейчас это уже не имеет принципиального значения. По крайней мере для суда.

— Наверное, ты прав, — согласился он.

Мы сидели, глядя друг на друга. Наступило продолжительное молчание. Я не знал, как сказать об этом, с чего начать, но это молчание тоже угнетало меня.

— Тот стул, — проговорил я наконец, — был вытерт. Вы знаете об этом?

Он сдвинул брови, и я уже было подумал, что он собирается прикинуться простаком, претендуя на роль человека несведущего. Но ничего такого не произошло; вместо этого он кивнул в ответ.

— Да, — сказал он. — Она пообещала, что вытрет его.

— И ручку на входной двери?

— Да. И ручку тоже.

— Когда вы там оказались?

Вестон вздохнул.

— Было уже поздно, — сказал он. — Я заработался допоздна в лаборатории и потом пошел домой. К Анжеле я зашел по пути, чтобы проведать ее. Я часто к ней захаживал. Просто так. По дороге домой.

— Хотели избавить ее от зависимости?

— В том смысле, поставлял ли я ей наркотики?

— Я спросил о том, не пытались ли вы ей помочь?

— Нет, — сказал он. — Я знал, что у меня ничего не выйдет. Разумеется, я думал об этом, но я также знал и то, что это мне не под силу, и возможно я только все испорчу. Я уговаривал ее согласиться на лечение, но…

Он пожал плечами.

— И вместо этого решили просто почаще захаживать к ней.

— Только для того, чтобы помочь ей в трудные моменты. Это было единственное, что я мог для нее сделать.

— А вечером в четверг?

— Когда я пришел, он был уже там. Я слышал возню и крики, доносившиеся из квартиры, и открыв дверь, я увидел, что он гоняется за ней с бритвой. У нее был кухонный нож — длинный такой, каким обычно режут хлеб — и она отбивалась. Он пытался убить ее, потому что она была свидетелем. Он все время твердил об этом: «Ты же свидетель, крошка.» Я точно не помню, как это получилось. Я всегда очень любил Анжелу. Увидев меня, он что-то сказал и начал подступать ко мне со своей бритвой в руке. Это было ужасно; к тому времени Анжеле уже удалось порядком порезать его ножом, одежду, по крайней мере…

— И вы схватили стул.

— Нет. Я отступил. Он снова принялся гоняться за Анжелой. Он был повернут лицом к ней, спиной ко мне. И вот тогда… я схватил стул.

Я указал на забинтованные пальцы.

— А порезы?