Виктор развернул папку с делом, достал фоторобот, задумчиво посмотрел на картинку. Никакого сходства с Чикатило он не увидел и убрал картинку обратно в папку.
Липягин плюхнулся на место Чикатило.
– Ну что, как успехи? – спросил он с загадочной улыбкой.
– Никак. Преподаватель, которого по фотороботу опознали, сейчас был. Тот, с которым ты в дверях столкнулся. Жена, двое детей. Тихий, спокойный, мухи не обидит. И смех и грех. А у тебя как? Клюет?
– У меня не клюет, у меня попалось! – Липягин азартно потер ладони. – Кравченко помнишь? У которого дом в трехстах метрах от места, где тело нашли, и судимость? Мне вчера инспектор УГРО местный позвонил. Этот Кравченко к соседу залез, спер чего-то. Сосед заяву накатал, инспектор начал прошлое Кравченко копать, а там полный набор. Сто семнадцатая и сто вторая.
– Погоди, – припомнил Косачев. – Но ведь сейчас у него алиби.
– Какое алиби, Витя? – хлопнул ладонью по столу Липягин. – Там кроме показаний жены нет ничего. А ты покажи мне ту жену, которая за мужа не заступится. Ей просто объяснить надо, что покрывать убийцу – подсудное дело. Продолжит за мужа заступаться – пойдет как соучастница. Если правильно объяснить, она показания сама поменяет, и очень быстро. Давай, через полчаса совещание у Семеныча.
Липягин поднялся, пошел к двери. Виктор кивнул на протокол.
– А с этим чего?
– Да чего хочешь.
Липягин вышел. Следователь задумчиво посмотрел на протокол, взял его, чтобы положить в папку, но рука замерла на полдороге – поверх документов в папке лежала фотография истерзанного трупа Лены Закотновой. Виктор нервно закрыл папку, его трясло. Он смахнул протокол допроса Чикатило в мусорную корзину, достал чекушку и ополовинил ее одним длинным глотком…
На совещание к Ковалеву мужчина, конечно, пошел, не мог не пойти, но сидел в прострации, ничего не слыша. Перед глазами стоял истерзанный труп Леночки, и это жуткое зрелище не желало отпускать Виктора.
– В ходе расследования выяснилось, что Александр Кравченко, проживающий в Межевом переулке, где было обнаружено тело Елены Закотновой, в семнадцатилетнем возрасте был осужден на десять лет за изнасилование и убийство, – продолжал между тем доклад Липягин, старательно сдерживая радостное возбуждение. – И тут не просто статья совпала, Александр Семенович.
Липягин замолчал и с гордостью посмотрел на Ковалева.
– Продолжай, – поторопил начальник.
– В июле семидесятого года в состоянии алкогольного опьянения Кравченко изнасиловал и убил десятилетнюю Ирину Цапник, – продолжил Липягин. – Он ее задушил, уже у мертвой выколол глаза, а тело закопал в огороде.
Последние слова вывели Виктора из состояния прострации, больно резанули слух. Он судорожно сглотнул. Липягин обвел собравшихся горделивым взглядом.
– Ну и? Что я, клещами из тебя тянуть должен? – рассердился Ковалев от этой новой паузы.
– Кравченко мы задержали, товарищ подполковник, – поторопился закончить Липягин. – Вины он за собой не признает, но это пока. Дайте время, заговорит.
– Нет у нас времени, Эдик, – сердито сказал Ковалев, который радости от поимки предполагаемого преступника не разделял и явно ждал большего. – Трясите его как хотите. Дома все перетряхните до последней пылинки. Делайте что угодно, но мне результат нужен. Признание и улики. Зверски убит ребенок. Мы должны доказать людям, что не даром едим свой хлеб. Совещание окончено. Работайте.
Офицеры один за другим потянулись к двери. Следователь поднялся вместе со всеми.
– Косачев, – окликнул Ковалев. – А ты задержись.
Виктор покорно опустился на место. Ковалев ждал. Когда за последним из сотрудников закрылась дверь, он с отеческим беспокойством поглядел на подчиненного.
– Виктор, что происходит?
– Ничего, товарищ подполковник, – глухо отозвался тот.
– А в кармане у тебя что? – уличил Ковалев, кивнув на карман, в котором мужчина держал чекушку.
Косачев виновато опустил глаза, без слов признавая и подтверждая вину. Но подполковник смотрел выжидательно, ему не нужны были безмолвные покаяния.
– Не могу я, Александр Семенович, – голос Виктора дрогнул, – Эта девочка… она у меня перед глазами и днем и ночью стоит.
– Это не повод кирять на рабочем месте. Расклеился – сходи в отпуск.
– Отпуск тут не поможет.
– Тогда возьми себя в руки. Ты мужик или тряпка, в конце концов? А нет, подавай рапорт, – хладнокровно отрубил начальник. – Свободен.
– Так точно, товарищ подполковник, – глухо отозвался Косачев и поплелся к двери, борясь с желанием приложиться к чекушке прямо здесь. И гори оно все синим пламенем.
Схожая мысль спустя пять лет с тех печальных событий вертелась в голове капитана Витвицкого. После бархатного теплого Ростова промозглый ветер, гулявший по улицам заполярного поселка Северный, где располагалась колония строгого режима, пробирал не то что до костей, а до самого их мозга. И вся имеющаяся в наличие теплая одежда не спасала.