Старший лейтенант резко повернулась к залу. Ее глаза буквально метали молнии. Мужчина за дальним столиком поднял руки в извинительном жесте.
– Все, гражданин начальница, молчу-молчу.
Резко повернувшись, Овсянникова прошипела Витвицкому:
– Марш за мной. Позорище!
Чеканя шаг, она прошла по залу к выходу. Витвицкий, разведя руками, – мол, а что делать? – послушно поплелся за ней. Музыканты быстро заняли эстраду, разобрали инструменты, с ходу начали играть «Айсберг» Пугачевой. Солистка запела знакомые всей стране слова:
Овсянникова вывела Витвицкого в пустое, скупо освещенное парой бра фойе ресторана.
– Ты еще и алкаш к тому же?! – сердито спросила она.
– Что ты… я… – мямлил мужчина, тщетно пытаясь сохранять равновесие и не шататься.
– Как в кино – «вообще не пьешь»? – в голосе Овсянниковой отчетливо слышался сарказм.
– Ну-у-у… да! – Витвицкий так часто закивал, что едва не упал.
– У меня дежурство, я еле на ногах стою, голова кругом – и тут звонят из ресторана. Хорошо, что попали на меня, а если бы наряд вызвали? – голос девушки звенел. – Что ты молчишь?! Капитан Витвицкий в КПЗ, а? Зачем ты напился? Что это за стихи?
– Есенин, – послушно ответил капитан. – А еще были Заболоцкого. И Иннокентия Анненкова. Его звали… как дедушку моего! Хочешь, я тебе еще прочту?
Из зала доносилась песня, странным образом дополняющая этот разговор:
Витвицкий радостно вскинул голову:
– Вот, про печаль!
И он с выражением, вкладывая в слова одному ему ведомый смысл, начал читать:
– Капитан Витвицкий, отставить! – чуть ли не взвизгнула старший лейтенант.
За гардеробной стойкой украдкой посмеивался седой гардеробщик, немало повидавший на своем веку. Витвицкий было умолк, но вдруг, приняв решение, гордо вскинул голову.
– Эту песню не задушишь, не убьешь! Ты меня… инг… игнорируешь, а я ни в чем не виноват!
– Не виноват? А кто согласился, чтобы я шпионила за Ковалевым? – Ирина передразнила Горюнова: – «Просто намекните… Вы же психолог, ну не мне вас учить». Было такое?
– Так вы… так ты… из-за этого?! – искренне изумился Витвицкий. – Да я же отказался сразу! Сразу, прямо тогда, Ирина! Ты вообще за кого меня принимаешь? Чтобы я… чтобы согласился на такое…
Овсянникова растерялась. Она видела, что Витвицкий не лжет, – что у трезвого в голове, то у пьяного на языке.
Витвицкий буквально выкрикнул последние строки стихотворения. Он выглядел гордо и смешно одновременно.
Овсянникова схватила его за руку, потащила к выходу из ресторана.
– Пойдем, горе ты мое… Извините нас!
Эта фраза адресовалась гардеробщику. Тот улыбнулся в седые усы.
– Ничего. Дело молодое.
Чикатило брел по улице, и даже издали было заметно, что его буквально трясет от неудовлетворенного желания. За ним, на расстоянии, стараясь быть незаметными, шли капитан и Ахметов. Обогнув овощной магазин, мужчина свернул к расположенному рядом рынку.
– Может, задержим уже? – предложил Ахметов.
– Рано. С поличным надо брать, – покачал головой капитан.
– Днем он резать никого не станет, – убежденно сказал Ахметов. – И что нам, за ним еще сутки ходить? Он-то спал.
Чикатило подошел к воротам рынка. Капитан посмотрел ему в спину, задумался.
– Наверное, ты прав, – сказал он Ахметову. – Ладно, в отделении разговорим.
Капитан решительно устремился к подозреваемому, быстро сокращая дистанцию. Догнал, взял под локоток.
– Гражданин, постойте!
Чикатило в растерянности оглянулся – с другой стороны к нему подходил хмурый Ахметов.
…Через полчаса в районном отделении милиции начался допрос задержанного. Чикатило сидел возле стола, напротив разместился капитан, внимательно изучавший его паспорт. Рядом на столе лежали портфель и шляпа. Капитан посмотрел в паспорт, поднял взгляд на Чикатило, сравнивая фотографию с оригиналом.
– Что ж вы, Андрей Романович, на вокзале ночуете?