Чикатило. Явление зверя

— Нет уж, это вы меня простите. На портрет, с которым вы носитесь, половина жителей области похожа, если на них очки и шляпы надеть. И свидетель ваш видел не убийцу, а кого-то человека, который увел мальчика смотреть собачку.

Витвицкий удивленно поглядел на полковника.

— Что вы на меня так смотрите, товарищ капитан? — сердито спросил тот. — Я тоже читал ваши отчеты. То, что мужчина, пусть даже в такой же шляпе, пошел куда-то с мальчиком, вовсе не значит, что он его убил. Кроме того, это ваше убийство произошло много месяцев назад.

— К чему вы клоните? — поинтересовался Кесаев.

— К тому, Тимур Русланович, что это случилось до того, как Шеин, Жарков и Тарасюк оказались в камере. Следовательно, по этому эпизоду следует допросить наших подозреваемых.

— Подозреваемых, против которых у нас толком ничего нет, кроме их признательных показаний, от которых они отказываются.

— Хорошо, — сдержанно кивнул Ковалев. — Но все, что у нас есть на вашу шляпу с очками, — это такая же куча домыслов, предположений и экспертных мнений посторонних людей. Что до Жаркова, Тарасюка и Шеина… Я приведу вам один аргумент, против которого у вас ничего не будет. С того дня, как они все втроем оказались в камере, не было найдено ни одного трупа с выколотыми глазами и отрезанными гениталиями.

Аргумент и в самом деле был весомым.

— Я думал об этом, — задумчиво сказал Витвицкий. — У меня нет ответа… Разве только предположить, что наш убийца работает в милиции, владеет информацией и затаился на время умышленно.

Повисла пауза. Даже Кесаев удивленно поглядел на капитана. А Ковалев так и вовсе вытаращился, потом издал идиотский смешок.

— Дорогие мои москвичи, дайте я вас сейчас расцелую, — неожиданно весело выдал он. — С тем же успехом, капитан, можно предположить, что детей убивают инопланетяне или снежный человек.

— Простите…

— Нет, Виталий Иннокентьевич, я не намерен больше никого прощать, — Ковалев мгновенно растерял всю свою веселость и заговорил резко и быстро, чеканя фразы: — Мне звонят из Москвы и устраивают головомойку. Потому что вы не желаете признавать очевидного. Вместо этого вы валите в одну кучу новые нераскрытые убийства. Дело пухнет как на дрожжах, а толку никакого. А может быть, стоит уже посмотреть правде в глаза и признать, что наш убийца — это три дурака, сидящих в камере?

— Если бы противоречия были только в показаниях, Александр Семенович… — вмешался Кесаев.

Ответить полковник не успел. Резко распахнулась дверь, и в кабинет ворвался Липягин. Лицо его было озабоченным и даже расстроенным. Ковалев посмотрел на вломившегося без приглашения заместителя как на врага народа.

— Что?! — рявкнул он зло.

— У нас труп в парке Авиаторов, — быстро доложил майор. — Девушка. Многочисленные ножевые ранения, глаза выколоты. И еще… — майор замялся, — убийца отрезал жертве соски, вырезал матку и унес с собой… Ну, в смысле отрезанного не нашли.

Ковалев завис над столом.

— Ну что, товарищ полковник, может, уже стоит посмотреть правде в глаза и признать, что сидящие в камере — не убийцы? — спросил следователь, хмуря брови.

Вместо ответа Ковалев лишь резко ударил кулаком по столу и глухо выматерился.

Часть VIII

* * *

Эксперты фотографировали жертву, криминалисты осматривали землю вокруг на предмет улик. В стороне топтались члены двух следственных групп.

— Что вы теперь скажете, Александр Семенович? — поинтересовался Кесаев, глядя в сторону тела, вокруг которого вертелся эксперт. — Почерк убийства — как под копирку. Могли Жарков, Шеин и Тарасюк сделать это из СИЗО?

Ковалев смолчал, нервно дымя сигаретой. Неожиданно взорвался Липягин, до этого молча вертевший спичечный коробок в руке.

— Он, сука, как издевается! «Черная кошка» котов рисовала, а этот… — Липягин в сердцах отшвырнул коробок в кусты. — И главное — на хуя?! Что это за болезнь такая уродская — над человеком измываться?

— Эдик! Люди кругом, — сухо одернул его начальник.

— Это не болезнь, — тихо сказал Витвицкий. — У него просто другое восприятие реальности, понимаете? Нормальный человек получает удовольствие от нормальных вещей — любит сладкое или соленое, смотрит на картины Левитана, улыбается в ответ на улыбку. А он… он любит несъедобное, понимаете?

— Вундеркинг, что ли?

— Вундеркинд, Эдик, — поправил Ковалев и повернулся к Витвицкому. — Это вы ловко придумали — про уникальность. Только мне кажется, тут все проще. У Жаркова, Шеина и Тарасюка есть еще один подельник. Или — подельники. Вот они нас и дразнят…

— Прекратите! — неожиданно взвился Кесаев. — Тут человека зверски убили, надругались на телом, и майор правильно сказал — почерк такой, что ни с чем не спутаешь. А вы все дудите в свою дуду…

— Товарищ полковник, выбирайте выражения! — сквозь зубы процедил Ковалев.

— Вы тоже, — наплевав на дипломатию, огрызнулся Кесаев и бросил Горюнову: — Подготовьте полный отчет и мне на стол.

После чего повернулся и не оглядываясь пошел к стоящей за кустами «Волге». Через несколько секунд донесся хлопок дверцы, и машина, вырулив из-за кустов, покатила по дороге.