Чилийский поэт

Гонсало отвлекся, как в те давние времена, когда применял метод доктора Вальдемара Пуппо, хотя на сей раз сделал это абсолютно невольно: уже не было необходимости думать ни о мире во всем мире, ни о музыке, ни о магнитных полях или романах Мариано Латорре. Он давно привык безошибочно справляться с проблемой и тем не менее распознал наступление нежеланного момента, который не смог полностью отменить настоящее, потому что их телодвижения и стоны продолжались, а его пенис сохранял стойкость. Но одновременно отчетливо возникло видение пляжа, на котором он гуляет под зонтиком от солнца и строит замки из песка, а также покупает пирожок с яйцом и мороженое сыну Карлы – безликому мальчику – и учит его плавать. Тут же в воображении Гонсало мальчик нарисовался крепко спящим в комнате с разбросанными игрушками, пока сам Гонсало собирает эти бесчисленные штуковины, валяющиеся на полу. Они с Карлой продолжали сношаться, хотя он уже представлял себе, что ее сын ведет себя ужасно, никого не слушается, у него плохие отметки в школе, он угрюм и дерзок, слишком часто закатывает истерики и кричит ему: «Ты мне не отец». Гонсало увидал себя в гостиной слишком ярко освещенного дома, в которой Карла дожидается, пока безликий мальчик перестанет дурачиться с хлопьями в тарелке и закончит свой завтрак. А потом они втроем бегут к станции метро, ребенок отпускает руку мамы и то забегает вперед, то отстает, потому что движется в ином, в своем собственном темпе, пока они втроем не втискиваются в переполненный вагон. Вот Карла с мальчиком выходят из поезда, а Гонсало проезжает еще несколько станций, потом очень быстро шагает один и даже пробегает несколько кварталов, чтобы не опоздать на какую-то дерьмовую работу, самую ужасную из всех, что можно себе представить; на нежеланную работу, за которую ему приходится держаться, поскольку у него – сын, ибо у него – отпрыск, хотя на самом деле это вовсе даже не его сын.

Карла испытала новый оргазм и легла на спину, измученная и довольная. А у него, еще не кончившего, возникло предчувствие, что он лишается эрекции, и ему не хотелось, чтобы это заметила Карла. Так что после короткой паузы Гонсало вернулся к ее промежности и попытался сконцентрироваться только на том, чтобы доставить ей удовольствие, однако не смог помешать всплыть еще одной воображаемой сцене – на этот раз действие происходит на площади, где он играет в футбол с безликим сыном Карлы. Вот она, типично мужская затея: отец и его отпрыск или кто-то, кто считается таковым, гоняют мяч на площади. Сынок пытается преуспеть, но мяч скачет в разные стороны, отец радуется якобы достижениям ребенка и прибегает к позитивным стимулам. Дитя не забило гол, не сумело забить, еще даже не усвоило понятие гола, а папаша в любом случае восклицает, что его потомок поразил ворота, и громко празднует успех. Отец умело и ловко показывает, как правильно бить по мячу, ибо знает толк в таких вещах. Он позволяет себя обыграть, ведь, чтобы стать хорошим папой, нужно идти на уступки. Быть хорошим родителем значит разрешать детям побеждать себя до тех пор, пока не наступит день реального поражения.

Карла почти заснула, пока Гонсало возился между ее ног. Он прилег рядом, тоже собираясь поспать, однако минут через пять она взбодрилась и принялась ему мастурбировать и сосать. Гонсало сопротивлялся несколько секунд, будучи уже совершенно обессиленным, но она продолжала, и он отчаялся, будучи почти уверенным, что эрекция не вернется; во всяком случае, это казалось маловероятным.

Карла продолжала мастурбировать, не вынимая головку члена изо рта, и, хотя орган Гонсало уже не был таким стойким, как совсем недавно, он наконец эякулировал. Она сглотнула сперму, и они уснули в обнимку на серой простыне.

Гонсало проснулся в два часа. Солнечный свет заливал комнату так, что казалось, будто они на открытом воздухе; впрочем, на лицо Карлы падала легкая случайная тень. Он снова взглянул на шрам от кесарева сечения, на более широкие ареолы и более темные соски и убедился в наличии прожилок на груди. Ему не хотелось разглядывать ее тайком, и в то же время возникла мысль о праве на это, как будто, переспав с кем-то, приобретается право рассматривать чужое тело. Его взгляд не был безучастным или холодным, скорее дотошным.

Пока он шел к мини-маркету, радостное чувство вступало в конфликт с постыдным сознанием того, что он оставил Карлу взаперти, хотя она просто спала, а ведь спящий человек свободен всегда. Он накупил лепешек, галет и яиц, не забыв про ежевичный джем, потому что через какое-то время после обеда в доме Карлы было принято перекусывать, и на столе появлялся ежевичный или дынный джем. Потом Гонсало и Карла укрывались красным пончо и смотрели «мыльную оперу». Внезапно он вспомнил, как Карла облизывала карамельку на палочке, чтобы избавиться от косточек ежевики.