Чинабадская 26

Далее события на улице развивались бурно и стремительно. Сначала повесилась старуха, которую здесь мало кто знал. Она жила в доме у племянницы, сама племянница куда-то уехала, оформив на бабушку доверенность, но не прописав ее. Старушка походив в хокимият и отчаявшись получить хоть какие-то права на другое жилье, написала записку, превезала к перекладине веревку и отправилась на тот свет. Потом соседи с нечетной стороны улицы, которые были более зажиточными достали по своим каналам злополучное 297 решение мерии и не найдя в тексте своей улицы, заявили хокимияту, что выселятся не будут. В хокимияте малость поартачились, но от претензий на мятежную половину улицы отказались. Меня же угораздило проживать на четной стороне в 26 доме. Соседи мои были менее зажиточными - типичные обыватели, быстренько за бесценок распродали строительные материалы, собрали нехитрые пожитки и погрузив их в машины хокимията, выехали в квартиры без ордеров. Как только жильцы покидали свое жилище, прикатывал бульдозер и сравнивал все с землей. Лишь позже начали доходить слухи, как к незадачливым новоселам стали приходить настоящие хозяева квартир и выселять непрошеных гостей на улицу. В результате кто-то из бывших соседей подселился по родным и знакомым, кто стал снимать квартиру, кто смог пристроится в общежитие, а о некоторых вообще не было ни слуху, ни духу. На улице появилась строительная техника, все дороги и тротуары превратились в месиво грязи, а в округе стали появляться темные личности, промышляющие воровством и мародерством. Если сюда еще добавить множество бродячих собак и кошек и разукрасить осенней слякотью и непогодой, то картина получалась неприглядной.

Я продолжал жить у себя на Чинобадской 26, в гордом одиночестве посреди всей этой грязи и мерзости. Огрызок моей, некогда смежной с соседями крыши возвышался над бренной суетой, а двор был островком посреди разрухи и запустенения. Естественно, что мое жилище, столь необычное для округи привлекало к себе различных зевак, ротозеев и др. проходимцев, кои завидев меня во дворе, начинали докучать глупыми расспросами. На эту толпу я не обращал никакого внимания, чем приводил ее в неистовство, а лишь написал на калитке большими буквами: "Сносу не подлежит". Заходили ко мне друзья и знакомые, приносили с собой горячительные напитки и закуску. Кто-то подарил буржуйку. Кто-то портативную пишущую машинку "Москва", чтобы я продолжал писать, пока компьютер молчит. Я вынул из печки контромарку, приставил буржуйку и вывел жестяное колено трубы в дымоход. В доме стало тепло и уютно, а над обломком крыши взвился сизый дымок, привлекая еще больше зевак. Клавиатура пишущей машинки оказалась непревычно высокой по сравнению с компьютерной, да еще и по клавишам надо было с усилием стучать, отчего заболели и заныли пальцы. Но уже через неделю руки привыкли и уверено парили, отшлепывая на бумаге литеры. Жизнь вошла в свое русло, днем я рубил дрова и таскал воду, предаваясь философским рассуждениям, встречал и провожал гостей. А ночью при свечах излагал накопившиеся за день мысли на бумагу. Пробовал писать в разные инстанции, но скоро это дело забросил - бюрократы отделывались отписками.

Так бы наверное и провел остаток своих бренных дней, если бы мой дом не стоял на виду, в центре города возле станции метро Пушкинская, да еще и в непосредственной близости от президентской трассы. Видимо проезжавшая мимо бронерованными кортежами номенклатура разглядела сквозь тонированные стекла "Мерседеса" странное сооружение с огрызком крыши и развевающимся дымом из трубы и поинтересовались тем, что это такое. Сначала прибыл бульдозер, а вслед за ним самосвалы. Вокруг дома, вровень с крышой был возведен вал из строительного мусора. Потом явился и сам Эркин Кенджяев вместе с участковым. Участковый потребовал предъявить / a/.`b, а Кенджяев достал бумагу и выписал из паспорта анкетные данные. Доставая бумагу он выронил не заметив в траву какой-то плоский прямоугольник. Эркин, вернув паспорт, сказал, чтобы я зашел в хокимият, написал заявление на переселение и уже через неделю тут духа моего не было. Я ответил, что ждать им придется долго. Постращав меня прокуратурой, судом и милицией, душманы ушли. Я достал из травы обороненный Кенджяевым предмет. Это оказалась кредитная карточка "Виза". Дома аккуратненько списал номера. Эркин не заставил себя долго ждать. Он шел по кустам вдоль моего забора, тщательно осматривая землю под ногами и вокруг. Участкового на этот раз с ним не было.

- Братан, ты случайно не это ищешь? - спросил я его, протягивая через ограду кредитку.

Он вырвал карточку из руки, что-то злостно невнятно пробурчал и быстрым шагом ушел.

- Да, врагу не пожелаешь такую жизнь, как у этого душмана, подумал Я глядя ему в след, - наживается на чужих несчастьях, несет людям только горе. А ведь рано или поздно нарвется на когонибудь, кто оторвет ему башку. А может быть уже нарвался? Ведь сколько веревочке не виться. Тьфу, мерзость! Жрать хлеб, замешанный на людских бедах. Впрочем он сам себе такую судьбу избрал.