Чинара

Пухлые щеки у Машутки, перемазанные маслом, делали ее лицо смешным. Все так и прыснули.

Арина сдержанно усмехнулась:

- Кто это тебя изукрасил?

- Что?

- Лицо, говорю, запачкала. Утрись.

Машутка пошарила в карманах своего просторного комбинезона, ища платок, но там не оказалось его. Тогда она вытерла щеки рукавом куртки, еще больше размазав грязь по лицу. Женщины так и покатились со смеху.

Арина протянула Машутке свой платок, надушенный, крахмально-свежий, с бисерной вышивкой по углам.

Приняв его, Машутка смутилась:

- Ой, да он такой беленький! Жалко и вытираться им.

- Утрись, - Арина подала ей и зеркальце.

- Надо же! Какая ты запасливая! - Машутка умостилась на бидоне, пристроила впереди себя зеркальце.

Слюнявя платок, стала торопливо прихорашиваться.

- На тракторе научилась рулить, а вот за собой не следишь. Минус тебе.

- Что ль, на тракторе чепуриться? В пыли, в шуме...

А прибегу домой, опять дела: корову доить, детей кормить. Мало ли забот. Вот я купила себе модные туфли, так, думаешь, обуваю их? Нет, Аринушка... В сапогах шикую.

- Сама виновата, что безалаберно живешь, красотой не дорожишь. Трактор тут ни при чем.

- Аринушка, родненькая! Поживешь у нас и сама такой же будешь. Это мы в девках все прихорашивались.

Бабе не до того. Такая уж доля у нас, деревенских...

- Я и похлеще работы видела, - Арина пальцами перебирала на груди камушки. - Серебристого хека на рыбзаводе потрошила, в путину было некогда и оглянуться. Лес рубила наравне с мужиками. Это тяжелее, чем на тракторе ездить. Но туфли у меня не пылились, да и руки не лопались от грязи. А почему? Всегда помнила, что я женщина.

- А я так не умею, - всерьез опечалилась Машутка. - Бывает, захочу платье красивое надеть, да тут и остыну. Зачем? Для чего наряжаться? Все у нас в простых ходят, только хлопоты лишние... Еще подумают, что праздник у меня какой.

- Верно! - поддержали ее бабы. - Марея и то не чепурится... Мы в театры не ездим.

- Будем ездить, - сказала Арина. - И артистов к себе пригласим. Подождите только.

- Гляди-ка! Так они тебе и приедут. Нашла дураков.

- Приедут. Что они, не люди? Такие же, как и мы.

Из одного теста.

- Да выпечка другая, - вставила тетка Наташка, рябая, с приплюснутым носом, отчего лицо у нее казалось плоским, будто выщербленным.

- Говорю вам, приедут, - Арина хлопнула ладонью по столу. - Только принимать гостей надо по-человечески. А где? В этой грязи? У вас в коровнике чище, чем в красном уголке. Люди! Для чего тогда вы колготитесь тут с утра до ночи? Чтоб вечно видеть эту грязь, уживаться с ней?

- Забота не наша, пускай Федор думает, - со вздохом проговорила тетка Наташка. - У него голова большая...

- Нет уж! - горячо возразила Арина. - Как хотите, а я не потерплю грязи. Марей, давай вымоем пол.

Марея пожала плечами:

- Пустое... Все одно натопчут.

- Тогда я сама выскоблю.

- Скобли, коль охота. У меня руки ноют.

Доярки разошлись домой обедать, Машутка укатила на тракторе. Арина осталась одна. Поколебавшись в нерешительности, мыть ей пол или не надо, она все же надумала мыть. Облачилась в чей-то серый халат, затянула потуже косынку на голове, чтобы не выбивались волосы, и взялась сперва вытаскивать в коридор бидоны, ведра, лопаты - всякий ненужный для красного уголка хлам. Потом соскоблила с пола грязь, принесла воды.

Мыла не передыхая, не жалея рук. Комната непривычно свежо запахла сосновым некрашеным полом, наполнилась радостным светом, даже попросторнее а. Никто в красный уголок не заглядывал - решили, видно, не испытывать судьбу, остаться в стороне от Арининой выдумки. И она спокойно, без толкотни справилась с уборкой, умылась и переоделась в чистое.

До вечерней дойки было далеко (сено уже вышло, а трава была еще жидкая, поэтому доили два раза в сутки). Арина отдыхала на диване - в темно-вишневом платье, в лакированных туфлях. Ей стало скучно сидеть одной, а женщины не возвращались с хутора. Она повертела колесико радио, стоявшего на подоконнике, - ни звука. Поискала газету, чтобы почитать что-нибудь, но и газеты не оказалось. Тогда Арина со злости содрала со стен плакаты, скомкала их и, вынеси из дома, подожгла.

Пламя неохотно лизнуло плотную, в паутине, бумагу, судорожно метнулось к разжавшемуся краю плаката, сине вспыхнуло. И вот уже трещал, коробился бумажный комок в жарком огне, превращаясь в пепел... Скучно. Арина поддала его носком туфли, пепел рассыпался. Понаблюдала, как он летел по ветру, и вернулась в дом, жалея, что никто ее не видит в этом красивом платье и туфлях.

И Костя увидит лишь поздним вечером. Как он там, ждет ли ее, думает ли о ней? Молчун нескладный.

Наконец одна за другой потянулись из Сторожевого доярки. Кто ни заглядывал в красный уголок, дивился чистоте в нем, яркому наряду на Арине. Неловко и смущенно входили, вытирая в дверях сапоги об тряпицу.

Тетка Наташка, будто оправдываясь, обронила:

- Арин, бес те возьми! Что же не кликнула? Мы думали - шутишь, а ты... - И, покачав головой, как бы застеснялась собственных слов, оборвала фразу.