Чинди

Ночью, когда Хатч случайно разбудили шаги в коридоре (кто-то шел за полуночной легкой закуской или, может быть, на тайное свидание), она на мгновение позволила себе вообразить, что это шел Пастор — к ней.

Окружение Джорджа широко пользовалось возможностями фильмотеки «Мемфиса». Их очень привлек поставленный на Бродвее около 1947 года «Южный Тихий океан»: Джордж увидел себя Эмилем, Аликс радостно запрыгала, отхватив роль Нелли, а Герман стал Лютером Биллисом. Хатч играла Лайт, красавицу-островитянку.

Они наблюдали за парением воздушных шаров над Альбукерком на знаменитой «шахматной» гонке 2019 года. Прослушали концерт Маровица, и еще один, кажется, «Трэпдорз» (Пит играл на саксофоне, а Аликс исполняла вокальную партию). Они присутствовали вместе с Гейблом и Ли на премьере «Унесенных ветром» в 1939 году.

Посмотрели футбольный матч девятнадцатого столетия, между Испанией и Британией, и поучаствовали в игре «Филлис»[1] — «Кардиналс» 20-х годов.

Последнее предложение исходило от Германа, и ему пришлось объяснять всем правила игры. Начинающим игру, «главным забивающим» у «филадельфийцев» стала Хатч, которая считала, что отлично выглядит в форме. Она начала игру в одиночку, с движения к центру.

Позже она спросила Германа, почему каждый игрок, чтобы ударить по мячу, прокручивает биту три или четыре раза и лишь затем наносит удар.

— Когда ты возле подающего, — объяснил Герман, — удар с одной «раскрутки» считается более легким. И можно действовать гораздо быстрее.

Тор развлекался тем, что делал углем наброски портретов разных участников. Пит с саксофоном, надвисшая над микрофоном Аликс, Герман как моряк времен Второй мировой войны.

Должно быть, он услышал вопрос Хатч, потому что набросал, как она в форме «Филлис», пригнувшись, делает четыре прокрутки перед ударом.

Она пришла в полный восторг и вывесила это произведение искусства на мостике.

Им оставалось три дня полета до 1107, когда Пастор сообщил, что «Кондор» вышел в точку «B» и готовится к обратному «прыжку» в субсветовое пространство. — У нас все волнуются, — говорил он. — Эти ребята действительно готовы высадиться там, Хатч, и я от души надеюсь, что мы обязательно найдем что-то .

— Я тоже надеюсь на это, Пастор.

Утром он передал первый отчет.

— Мы прибыли, но оказались посреди пустыни. И до сих пор пытаемся отыскать в этой системе какие-нибудь планеты. Вряд ли мои пассажиры понимают, как это так: там должна быть целая громадная планета, а мы никак не можем ее отыскать. Я пытаюсь объяснить, что округа тоже огромна, но до них это не доходит .

Ее собственные пассажиры следили за происходящим со смешанными чувствами. Они бы никогда не признались в этом, но им действительно не хотелось, чтобы их соратники добились успеха в точке «B». Если открытие должно было произойти, они бы очень хотели, чтобы это случилось на 1107. В точке «А».

— Сколько времени пройдет, прежде чем они узнают, как выглядит их система? — спросил Джордж.

— Они не получат данных о всей системе, — ответила Хатч. — «Кондор» не предназначен для крупномасштабной картографии и прокладки курса. Их задача — поиск планет в биозоне и попытка пеленгации входного сигнала. Это может занять пару дней. Или больше. Если им не повезет.

Но интерес Джорджа показывал, что в жизни «Мемфиса», едва только другой корабль приступил к активным исследованиям, произошли перемены. Развлекательный круиз был окончен, и с этой минуты каждый ожидал новостей из точки «B».

Сообщения, поступавшие от Пастора, отражали подобное же состояние умов и на «Кондоре». Не то чтобы он заявил об этом прямо, но его голос заметно посерьезнел.

— До сих пор никаких признаков планет, — сказал он. — Солнце класса G. Они должны быть где-то здесь .

Некоторые известия о поисках пришли к вечеру второго дня.

— Мы нашли газовый гигант. Но это не то, что мы ищем .

Этой ночью, когда Хатч отправилась спать, никто не расходился. Но утром по-прежнему не было ничего нового. А затем, когда часть пассажиров завтракала, раздалось:

— Преимущественно сухопутный мир. Облака. Есть океаны. Но никаких электромагнитных излучений .

Отчетливо слышный вздох обежал стол.

— В эфире полнейшая тишина, — сказал Пастор.

* * *