Чингисхан

Неистребимая ненависть, существующая между оседлыми и кочевыми народами, как и крайняя жесткость нравов того времени, могут служить достаточным объяснением массовых убийств, в которых повинны монгольские захватчики. Как бы то ни было, немногие историки задавались вопросом о размерах резни, о которой сообщают арабские и персидские летописцы. Так, например, современный историк Бернард Льюис («Ислам в Истории») подвергает сомнению если не кровопролитные сражения, то, по крайней мере, апокалиптические разрушения, совершенные монголами, подчеркивая, что западный мир быстро оправился от урона, нанесенного последней войной, хотя воюющие стороны располагали средствами, значительно более смертоносными, чем те, которые были у монголов. Этому тезису можно противопоставить тот факт, что мировые войны затронули прежде всего промышленность и относительно мало сказались на деревне, в то время как вторжения кочевников в XIII веке наносили удар по экономике, основанной на поливном земледелии, часто оазисном, следовательно, уязвимом, и ее нелегко было восстановить за неимением технических средств и запасов пищевых продуктов. Добавим, что по данным переписи, проведенной китайскими чиновниками в XIII веке, и оценке современных демографов ясно видно, что в императорском Китае население резко сократилось после того, как монголы проникли за ворота Великой стены.

Специалист по Центральной Азии Оуэн Лэттимор выдвигает другую гипотезу о происхождении монгольского нашествия: Чингисхан, признанный верховным правителем различных монгольских народов, якобы отказался обосноваться в Северном Китае. Остаться в Китае на длительное время значило оставить Центральную Азию без политического руководства; как только бы хан получил власть в Пекине, между потерявшими контроль племенами немедленно возник бы раскол. Стратегия хана сводилась к следующему: объединить достаточно мощную конфедерацию племен в монгольских степях, нейтрализовать опасность со стороны Китая, организовать упреждающие походы против империй Си-Ся и Цзинь и, наконец, вернуться в Центральную Азию, чтобы собрать воедино племена, еще неподвластные его контролю. Это позволило бы ему обезопасить свои тылы, а затем перейти к окончательному завоеванию Китая; но сделать это он уже не успел.

Чтобы понять происхождение нашествия, можно, наконец, предположить следующее. Чингисхан потратил больше двадцати лет на то, чтобы объединить под своей властью степные племена. Он стоял тогда во главе прекрасно обученных и организованных кавалерийских войск. Объединение монгольских народов произошло еще слишком недавно, было слишком непрочным для того, чтобы хан решился держать в бездействии свою армию искусных наездников-лучников. Так же, как успешно развивающееся коммерческое предприятие должно расширяться все больше, если не хочет снизить производительность и потерять рынки, «ударная сила» Чингисхана была практически вынуждена служить ему на новых полях сражений. Объединяя кочевые племена, Чингисхан боролся против хаоса, против разделения. Чтобы не вернуться снова в небытие, ему нужно было вынести хаос за пределы своей страны; монгольская военная машина, такая, какой он ее выковал, чтобы сохранить целостность союза и помешать его расчленению на отдельные племена, не могла не вести завоевательные войны; это был единственный способ борьбы с внутренними распрями.

Имперские намерения Чингисхана, может быть, не были ясны с самого начала, но инструмент, с помощью которого можно было создать империю, был у него в руках, и он сумел своевременно им воспользоваться. Если известны территориальные пределы огромной вотчины, завоеванной Чингисханом, то пределы его власти плохо себе представляют. Трудно утверждать, что кочевые племена были единой организованной нацией — от края и до края этой обширной евразийской территории. Речь идет не о централизованном государстве, а скорее о конфедерации племен на пути к объединению в союз. В эпоху завоеваний Чингисхана монгольская нация была еще только в стадии зарождения. Самоутверждаясь за счет народностей иностранных государств, сознавали ли монгольские народы, объединенные под властью одного хана, что они принадлежат к «нации»? Монгольская сущность — в латентном состоянии со времен Кабул-хана — ясно проявилась, когда кончились клановые распри и началась борьба с народами других стран. Монгольский «национализм» очень быстро приобрел характер «этнического шовинизма». Это подтвердится, когда Китай попадет в руки монгольской династии Юань. Империализм, зарождающийся при Чингисхане, обретет свое подлинное лицо только тогда, когда чингисиды станут оседлыми: «Империю завоевывают на коне, но на коне не правят», — гласит китайская пословица.