Чингисхан

«Хотя у монголов нет законов, руководствуясь которыми можно было бы творить суд и знать, какие проступки наказуемы, они повинуются традициям, созданным ими самими или унаследованными от предков и говорящими: это — преступление. Так, воткнуть режущее оружие в огонь, прикоснуться к пламени тесаком, вытащить кусок мяса ножом, орудовать топором вблизи костра значило бы «отсечь голову огню». Запрещается также опираться на кнут, которым погоняют лошадей — монголы не пользуются шпорами, прикасаться к стреле кнутом, ловить или убивать птенцов, бить коня уздечкой, разбивать кости одну на другой, проливать на землю молоко, любой другой напиток или еду, мочиться в юрте; тот, кто сознательно сделал бы это, был бы предан смерти».

Умбрийский францисканец не мог объяснить эти табу, идущие из глубины веков. С полной откровенностью он судит и осуждает — впрочем, несправедливо — другие понятия монгольской этики: «Напротив, совершить убийство, захватить чужую землю, присвоить себе вопреки всякой справедливости чужую собственность, предаваться блуду, оскорблять кого-нибудь или нарушать запреты и заповеди Божьи — в этом, по их мнению, нет ничего предосудительного».

Идея объединить в юридический кодекс всю совокупность законов, правил и обычаев соответствует тому, что известно о характере Чингисхана: его стремление к порядку, ревнивая жажда власти сопровождаются почти всегда поисками доказательств его неоспоримой правоты, его склонность к тщательнейшей аргументации очевидна. Для хана, который принимает теперь своих равных на ковре из белой кошмы, яса должна представлять собой всемирный закон. Монгольский порядок будет отныне применяться ко всем остальным покоренным народам.

Яса — запрет, дополненный биликом (biliq — постановления), — была официально продиктована уйгурским писцам и записана в «Синих тетрадях», к сожалению, утраченных и восстановленных по записям Джувейни и Рашидаддина. Эти законы, которые должны были быть понятны неграмотному большинству, сформулированы лаконично и максимально четко:

«Долг монголов немедленно явиться на мой зов, повиноваться моим приказаниям, убивать, кого велю». «Кто не повинуется, тому отрубят голову». После этого вступления, по меньшей мере безжалостного, уже не удивляет суровая строгость кодекса, соответствующая эпохе. Запрещены под страхом смерти убийство, кража скота, укрывательство имущества или беглых рабов, вмешательство третьего в спор (или борьбу) двоих, конфискация на длительный срок чужого оружия. Супружеская измена, блуд, содомский грех караются смертью. Различные преступления, считающиеся менее тяжкими (изнасилование девушки), караются отсечением руки… Менее серьезные проступки караются штрафом, выплачиваемым натуральными продуктами. Мелкие уголовные преступления наказываются палочными ударами. Чингисхан, хорошо знавший склонность своих современников к пьянству — в частности, собственного сына Угедея, — рекомендует не напиваться чаще трех раз в месяц!

Яса уточняет еще роль женщины в лоне этого патриархального общества: она должна, прежде всего, заботиться о «хорошей репутации своего мужа». Основа ее прав и обязанностей — выполнение домашней работы и верность супругу и повелителю: «Мужчина не может, как солнце, быть одновременно всюду. Нужно, чтобы жена, когда муж на войне или на охоте, содержала хозяйство в таком порядке, что если гонец князя или какой-нибудь другой путешественник будет вынужден остановиться в ее юрте, он увидел бы ее хорошо прибранной и нашел бы в ней вкусную еду: это сделает честь мужу, хорошие мужья узнаются по хорошим женам».

Что сказать о применении этих добродетельных принципов? Плано Карпини, относящийся к нравам кочевников без снисхождения, замечает: «Женщины, в основном, целомудренны. Никогда не слышал, чтобы обсуждали проступок какой-нибудь из них. Мужчины, однако, позволяют себе во время игры говорить непристойности и даже сквернословить. Столкновения между ними, должно быть, редки, если вообще имеют место. Хотя монголы много пьют, они никогда не ссорятся и не заводят драк в состоянии опьянения».

Что касается законов, действующих в военное время, они коротки и ясны:

«Невнимательный часовой подлежит смерти».

«Гонец-стрела, который напивается допьяна, подлежит смерти».

«Тот, кто прячет беглеца, подлежит смерти».

«Воин, не по праву присваивающий добычу, подлежит смерти».

«Неспособный полководец подлежит смерти».

Dura lex[16], скажут… Но во все времена, как и во всех странах, военный трибунал дешево ценил человеческую жизнь.

Применение этого юридического кодекса было вверено Шиги-Кутуху, приемному брату Чингисхана, который получил пост верховного судьи. Этот кодекс со временем будет дополнен и улучшен, но официально его обнародуют только по случаю курултая 1219 года, сразу же после завоевания Северного Китая и покорения Передней Азии.