Чингисхан

Но человек, сумевший выковать эту империю, до сих пор остаётся малоизученным историческим персонажем. Китайские летописи, мусульманские, армянские, грузинские, русские хроники, повествующие о человеке, начавшем монгольское завоевание, неточны, зачастую недостоверны, и потому на них не следует всецело полагаться. Что касается «Сокровенного сказания монголов», то, как мы это не раз видели, оно слишком часто преувеличивает свершения Чингисхана и его сподвижников, чтобы его можно было считать настоящим историческим источником. Его авторы, по заказу расточавшие похвалы властелину, участвовали в создании пропагандистского сочинения или, во всяком случае, весьма приукрашенной истории, воспевающей славные подвиги и политические успехи завоевателя. Они писали об исключительном герое, гордом аристократе степей, который умел храбро сражаться на поле боя, а в тени своего шатра вынашивать хитроумные планы устранения соперников и укрепления своей власти. Плано Карпини, армянский автор Хетум и даже Жуанвиль, косвенный свидетель монгольского нашествия, каждый по-своему отмечали, что монгольский суверен учредил строгую систему правосудия и заложил основы определённого социально-политического строя.

В противоположность им авторы, которые были свидетелями нашествия кочевых орд на их родину, единодушны в осуждении насилий и бесчинств, творимых воинством Чингисхана на покорённых землях. Было бы утомительно вновь пересказывать описания осаждённых, а затем сожжённых городов, пленных, зарезанных наёмниками или угнанных в Монголию. Арабские летописцы называли Чингисхана Бичом Аллаха. Ибн аль-Асир (1160–1223) гневно обличал захватчиков: «Среди самых известных в истории трагедий обычно упоминают избиение Навуходоносором сынов израилевых и разрушение Иерусалима. Но это ничто в сравнении с тем, что ныне происходит. До конца времён мир не увидит подобной катастрофы». Эта устрашающая картина нашествия орд Чингисхана веками сохранялась в коллективной памяти народов.

Итак, грубый варвар, главарь банды грабителей? Восточный деспот, снедаемый непомерным честолюбием и одержимый губительным политическим проектом? Искушённый государственный деятель, у которого цель оправдывает средства? Мудрый завоеватель, твёрдо решивший обеспечить монгольским народам место под солнцем? Ловкий диктатор-оппортунист, оседлавший завоевательную волну? Портрет человека, выковывавшего Монгольскую империю, может обретать самые разнообразные черты, но никогда не получит окончательного завершения.

В XX веке историки нередко предлагали более спокойный образ Чингисхана, существенно снижая пафос обличений его свирепости. Несмотря на всё, что известно о разорённых городах, угнанном в неволю или перебитом монголами населении, они склонны отмечать в завоевателе некоторое чувство справедливости, верность данному слову, а также настоящую душевную широту, необходимую для перехода от варварства к цивилизованному поведению.

Так, в 1935 году Фернан Гренар, биограф Чингисхана, писал: «Он бы согласился с Монтенем, говорившим, что «великое достижение человека — прожить жизнь кстати»… Он пылко отдавал всего себя той роли, которую исполнял. <…> Он любил жизнь ради неё самой и не мучился поисками её смысла. Он наслаждался ею со спокойной радостью, не увлекаясь извращёнными изысками, не поддаваясь смутным страстям. <…> Ревниво защищая своё достояние и свои права, он был щедр к другим… Он осознавал своё величие и масштабы своей славы, не впадая при этом в высокомерие или тщеславие».

Несколькими годами позже русский монголовед Б. Я. Владимирцов писал: «Чингисхан предстаёт перед нами как воплощение степного воина с его практическими и грабительскими побуждениями. Только исключительная сила воли позволяла Чингисхану обуздывать эти инстинкты, брать над ними власть ради достижения высших целей. <…> Чингисхан неизменно отличался щедростью, великодушием и гостеприимством. <…> Но его привыкли изображать как жестокого, коварного и грозного деспота… Он всегда воздерживался от актов бессмысленной дикости. <…> Чингисхан не мог и не хотел быть простым убийцей… что не мешало ему время от времени совершать разрушения… когда такая мера диктовалась военной необходимостью».