Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

За ним из толпы в круг пробился низкорослый, крепко сбитый человек средних лет:

— Я буду собирать твое добро, как крыса. Как черная ворона, буду приносить к юрте все, что лежит снаружи несобранным. Я буду укрывать тебя от холода, подобно теплому войлочному одеялу. Я огражу твою юрту от всех ветров, подобно круговому войлочному щиту.

Все возвеличивали молодого хана, прославляя на все лады его хитрость и мужество, и кумыс лился потоками. Около полуночи Темучин выбрал из храбрецов тринадцать военачальников, и среди них Бохурчи, которого вместе с дюжиной других поставил командовать тысячей воинов.

Глаза Бохурчи засверкали, и он воскликнул:

— Мой хан и все, кто стал с ним рядом! Пойдемте к озеру Санггур. Я хочу показать вам, какой клятвой мы клянемся.

И все благородные мужчины, женщины и дети последовали за Бохурчи, все собрались у озера Санггур, любопытствуя узнать, какая клятва пришла на ум пылкому Бохурчи.

Небо было безоблачным, звездным. Бледный серп месяца поглядывал на нас с высоты. Недвижные кусты и травы стояли в каплях росы.

Собравшиеся молчали.

Бохурчи приблизился к берегу и столкнул в воду носком сапога свисавший у невысокого кустика ком рыхлой земли, который сразу развалился на несколько частей, намок и затонул. Сначала на поверхности озера в этом месте еще плясало несколько пузырьков, но их быстро унесло течением.

— Пусть так будет с каждым из нас, кто нарушит священную клятву! — проговорил Бохурчи.

Он выхватил из ножен свою саблю, и остальные двенадцать военачальников поступили так же. Тринадцать сабель блеснули в лунном свете и со звоном коснулись поднятой сабли Чингисхана.

Потом привели злого юртового пса, у которого, как и у всех юртовых псов, были отрезаны уши, чтобы волки не могли в драке в них вцепиться. Бохурчи отрубил псу голову и швырнул ее в Санггур, сказав при этом:

— Пусть эта судьба постигнет каждого из нас, кто нарушит священную клятву!

И снова со звоном соприкоснулись тяжелые сабли.

Торжественную тишину нарушил только вой нескольких волков, донесшийся из мрачных теснин у горы Гурелгу.

Чингисхан сказал:

— Наш шаман Гекчу, наш умудренный годами прорицатель, прочел однажды ночью у костра по бараньей кости имя Чингисхан. У того же костра мы узнали, что скоро явится герой, который сплотит вокруг себя распавшиеся монгольские племена. А потом к нам пришел мудрый Хорчи и рассказал о снежно-белой корове, а от безрогого приблудного быка мы узнали, что небо и земля сошлись на том, что владыкой будущего царства станет Темучин. Поэтому я соберу все живущие в войлочных юртах племена в единый монгольский народ. В степи установится порядок, после долгих войн наступит вечный мир. И люди из далекого китайского царства, торговцы, похожие на вороватых сорок, хитрых и жадных, не смогут нас больше обманывать и насмехаться над нами только потому, что мы живем в юртах и кибитках и кочуем от пастбища к пастбищу, а они — в больших городах, в каменных домах и за каменными стенами.

Люди возликовали при этих словах сына Есугея, молодого героя, который дал слово установить в степи порядок и принести ей мир.

И вдруг Чингисхан заметил среди толпы меня. Его глаза словно сказали мне: «Как я мог совсем забыть о тебе! Прости меня!» Что правда, то правда, в последнее время у нас было мало общих дел и забот. Может быть, потому, что круг его друзей стал куда шире. А может быть, еще и потому, что я дни и ночи проводил с моим Золотым Цветком. Но я не считал, будто обо мне забыли, не чувствовал себя ущемленным и уж тем более ни в чем его не упрекал; я уважал его за справедливость и ум, как мой отец уважал Есугея. Выходит, я следовал примеру моего отца. На что же мне было жаловаться?

Чингисхан приблизился ко мне, пройдя сквозь расступившуюся перед ним толпу, распростер объятия и громко проговорил:

— Кара-Чоно, прости меня, мой друг!

Все сразу умолкли.

Когда Чингисхан обнял меня, его синий шелковый халат зашелестел и затрещал.

— Прости меня, — повторил он.

— Мне нечего прощать тебе, дорогой друг, — ответил я. — Мы друзья, и я верю, что ты не сделаешь ничего такого, что было бы мне во зло или было мне не по душе, как и я никогда не сделаю ничего, что тебе не понравилось бы или причинило зло.

— Разве ты не надеялся, что я и тебя поставлю над тысячей моих воинов? Что ты станешь одним из моих военачальников?

— Тебе лучше знать, почему ты этого не сделал!

Обернувшись к толпе, Чингисхан сказал:

— Это Кара-Чоно, Черный Волк. Он сдержан, молчалив, он не сорит словами. Но когда говорит, слова его на вес золота. Он сражается как тигр, но после боя подвигами не похваляется, он стоит в первом ряду моих сподвижников, которые освещают мою жизнь солнечными лучами, но никогда не старается быть на виду, он предпочитает замешаться в толпу, где его легко не заметить или забыть. Я хочу назначить его начальником моей личной охраны. И чтобы его юрта всегда стояла рядом с моим дворцовым шатром!