Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи

- С ним барыгу из крутых и казанских пацанов.

- Ну.

- Мне бродяга один ночью через ментов маляву подогнал. Галимого киллер сдал. Из лохов, но боевик. Погоняло — Артамон, фамилия — Новиков…

Меня бросает в дрожь. Вот, значит, как! Это уже интересно…

- Галимый в Лефортово чалится, его комитетчики ковыряют. Доказухи нарыли — КамАЗ с прицепом. Этап ему корячиться, без базара.

- Передел будет? — спрашивает «бычара».

- Поглядим. Хазар, ну, знаешь, у Галимого в основе ходил? Он пацанов собрал и объявил: иуду найти и покарать. Замочить на месте, понял? По всем СИЗО и крыткам малявы пошли. Он, Артамон этот, у ментов в розыске.

- Почему?

- Я ж говорю — боевик, с войны слился, типа того. Галимого подставил, а сам трех пацанов в Казани мочканул, из-за бабы.

«Бычара» сопит, потом выдает результат мыслительного процесса:

- Короче, ящик ему корячится полюбасу.

- Не жилец, — соглашается Дорохов. — Но погреться на этом деле можно неплохо.

- Как?

- Хазар за шефа сильно расстроился. Тому, кто Артамона найдет или подскажет, где искать — тачку крутую. А если кто пришьет иуду, сорок тысяч бакинских получит. Понял?

- Ага.

«Вот так вот, — думаю я, крепко сжав кулаки, чтобы не дрожали руки. — Меня фактически приговорили… Ах, Витек, Витек… Хотя, по всем «зоновским» понятиям я, конечно, виноват. Но я спас хорошего парня — это раз. Спас Надю с детьми — это два. Помог засадить бандитов за решетку — это три. Так что «понятия» идут лесом. Но вот что теперь делать? В камере меня вычислят и убьют, на воле без документов рано или поздно поймают менты — и я опять же попаду в камеру…».

ГЛАВА ШЕСТАЯ Omnia mea mecum porto [9]

После всего услышанного и обдуманного приходит вдруг ясная мысль: «Надо бежать! Бежать из машины, из Москвы, из страны. Пока бандитско-ментовский спрут не распустил свои щупальца повсюду».

Конь на груди наливается тяжестью. Сейчас мы с ним союзники. Вспышка холода заставляет меня стиснуть зубы. Щурю глаза, осматриваю внутренности «Уазика», ментов. Чтобы вырваться отсюда, нужно иметь фантастические способности к рукопашному бою. У меня их нет. Поэтому, положившись на коня и слепую удачу, самым жалобным голосом, даже не голосом, а голоском блею:

- Мне в туалет… очень надо!

- Твори в штаны, теплее будет! — немедленно откликается из «курятника» Дорохов.

Все смеются.

- Потерпишь, не беременный, — бурчит старлей.

«Уазик» все так же стоит в пробке. За последние пятнадцать минут мы проехали метров десять.

- Мне очень надо, правда! — я начинаю ерзать, изображая крайнюю степень «хотения».

Пэпээсники невольно пытаются отодвинуться. В «курятнике» ржут. Водитель, недовольно обернувшись на меня, обращается к начальству:

- Дмитрич, может эта… Изгадит же машину!

- А если он сорвется?

- Честное слово, не сорвусь! — я прижимаю руки к груди.

Я искренен. Я готов умолять. Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы и подпрыгиваю на сидении. По моим щекам текут слезы.

- Дмитрич! — водитель сам уже чуть не плачет. — Ну, пусть ребята сводят! Машина же! Вонять будет.

— Ладно, — снисходительно кивает старлей. — Гаврилов! Выведи, пусть поссыт на заднее колесо. Олег, подстрахуй!

- Есть, — басом отвечает сидящий справа от меня пэпээсник и резко дергает за руку. — Пошли!

Он открывает дверцу, вылезает первым. Я двигаю за ним, примечая, какими глазами смотрят на нас из стоящих рядом машин мирные обыватели. Что ж, пусть смотрят. Они еще не знают, какой цирк им предстоит увидеть в ближайшие секунды.

Второй автоматчик вылезает из «Уазика» с другой стороны и протискивается к нам, матеря пробки, машины и вообще все на свете.

Гаврилов, сжимая локоть, подводит меня к заднему колесу.

- Давай!

В зарешеченном окошке появляются оживленные рожи Дорохова и «бычары». Надо же, умудрились развернуться, чтобы насладиться зрелищем. Ну, смотрите, смотрите…

- Давай, ну!

- Я так не могу… — пританцовываю, затравленно озираюсь. — Люди же кругом…

- А тебе что, отдельный сортир выстроить? — рявкает Гаврилов.

Он выпускает мою руку, перехватывает автомат…

Я, не глядя, бью его пяткой в пах, прыгаю на капот стоящей рядом серебристой иномарки, с нее — на крышу другой машины, с нее — на следующую, сразу оторвавшись от преследователей на добрый десяток метров.

Гул от работающих двигателей застывших в пробке машин разрывает короткая автоматная очередь. Я не оборачиваюсь. Гаврилов стреляет в воздух. Это ясно прежде всего потому, что не слышно характерного звука пробивающих автомобильный металл пуль. Ну, и чисто логически: стрелять в меня пэпээсник не станет — побоится попасть в людей, сидящих в машинах.

Слышу сзади крики, мат. Давайте, ребятки, давайте!

Спрыгиваю в сугроб, выбираюсь, расталкивая испуганных прохожих, влетаю во двор, лавирую между припаркованных автомобилей. Вижу приоткрытую дверь в подъезд. Забегаю, звоню в первую попавшуюся дверь на первом этаже.

- Кто там? — сурово интересуется мужской голос.

Первое, что приходит в голову:

- Вам телеграмма!

- Щас…