Чингисхан: Покоритель Вселенной

10 марта, гонясь за раненым медведем во время охоты под Ташкентом, Чингисхан упал с лошади.

— Это знак Неба, — нравоучительно заметил даос, имея в виду опасность охоты для человека не совсем молодого.

— Ты прав, — ответил Завоеватель. — Но мы, монголы, звероловством занимаемся с детства и от этой привычки избавиться уже не в силах.

8 апреля Чан-чунь наконец простился с Есугаевым сыном. На прощание тот вручил ему скрепленный царской печатью указ, освобождавший ученых-даосов от налогов, и дал в сопровождающие одного из своих военных чиновников.

«Путь человека» в китайской философии

Путь китайца лежал через Чу, Или и Алмалык, а также через Джунгарию с ее бурями, до неузнаваемости изменявшими облик пустыни не без помощи, как утверждали тамошние жители, злых духов. Ему опять, но уже в обратном направлении, пришлось идти по перевалу Давст, по безводной и голой пустыне Гоби и, минуя враждебных тангутов, далее на юго-восток, через Ширгин в Онгин, затем в онгутский Куку-ото и наконец в китайскую провинцию Шаньси, куда он попал уже в июле 1223 года.

Через четыре года, в 1227 году, Чан-чунь умер.

Сочувственный интерес, проявленный к китайскому даосизму Чингисханом, подвиг приверженцев этого учения соорудить стелу. Она была воздвигнута в 1219 году, то есть за 24 месяца до встречи Завоевателя с Чан-чунем, по инициативе монаха, которому надлежало сопровождать Чан-чуня в его путешествии в Афганистан. Говоря от имени монгольского царя, она представляет его в довольно курьезном, чисто даосском виде. «Небо, — читаем мы на ней слова, якобы сказанные Чингисханом, — устало от надменности и любви к роскоши, достигших в Китае своего предела. Я живу на севере, где алчность возникнуть не может никогда. Я возвращаюсь к простоте и чистоте, сообразуясь с умеренностью (все это идеалы даосизма. — Р. Г.). Что касается одежд, которые я ношу, или пищи, которую принимаю, то все это такие же лохмотья и та же еда, что у пастухов и конюхов. Я обращаюсь с простым народом так же сочувственно, как с детьми, а со своими воинами, как с братьями. Принимая участие в битвах, я всегда нахожусь впереди всех. За семь лет я совершил великое дело, и отныне во всех шести измерениях пространства все подчинено одному закону».

Эта фразеология носит сугубо даосский характер. Но последнее предложение, хотя и скопировано с победных реляций древнекитайских императоров, без сомнения, содержит в себе отражение свойств монгольского царя или, если угодно, представление о себе, которое он пытался создать у своих современников.

Небезынтересно сравнить уважительное почтение, с каким Чингисхан внимал советам мудрого китайца, с его презрением к болтовне пустых говорунов. Принципиально не любя придворного протокола, он требовал, чтобы князья его дома от него воздерживались тоже. «Принцы крови обращались к нему только по имени Темучжин, к которому и в своих грамотах он не добавлял никаких почетных титулов».

Его переписку на персидском и арабском языках вел один из бывших письмоводителей хорезмшаха Мухаммеда.

Однажды Чингисхан приказал ему написать грозное послание атабегу Моссульскому. Писец, следуя персидской манере, раскрасил угрозу такими цветами риторики, что возмущенный царь спросил его, не шутку ли он с ним сыграл, и распорядился незамедлительно казнить незадачливого любителя пышных фраз.

Пресытившись победами, Великая армия возвращается на родину

Итак, зиму 1222/23 года Чингисхан провел под Самаркандом. Весной 1223 года, перед переходом на северный берег Сырдарьи, покидая этот край, он приказал, чтобы мать покойного султана Мухаммеда, надменная Теркен-хатун, а также все жены и родственники покойного хорезмшаха, взятые в плен монголами, пропуская вперед армию победителей, «стояли на обочине и, громко стеная и вопия, прощались с бывшим царством хорезмийским».

Это распоряжение стало прекрасным подтверждением искренности ответа Чингисхана на вопрос его друга Боорчу о том, что является наибольшим удовольствием для мужчины. По мнению Боорчу, оно заключалось в том, чтобы «весенним радостным днем отправиться на охоту, заседлать доброго коня, пустить кречета и посмотреть, как станет биться в его когтях добыча».

— Нет, — сказал Завоеватель, — самая большая радость для мужчины — это побеждать врагов, гнать их перед собой, отнимать у них имущество, видеть, как плачут их близкие, ездить на их лошадях, сжимать в своих объятиях их дочерей и жен.