Чингисхан. Сотрясая вселенную

Он поправил шлем, кажущийся теперь слишком тяжелым. Тело, вопреки разуму, поддалось панике и теперь предательски дрожало. Руки слабели, а ноги слегка потряхивало – Эйрих позволял себе такое, чтобы выпустить напряжение, рвущееся наружу. Он знал, что когда начнется поединок, он возьмет себя под контроль и будет действовать с полной самоотдачей. Ведь сегодня от этого зависит его жизнь. Время драться за нее.

12 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Зевта волновался. Страх за сына был настолько велик, что сердце пропускало удары, когда Зевта представлял, что может пойти не так в поединке. Эйрих – это его любимец. Это сын, о котором не могут мечтать даже императоры. Настолько умный, что не будь он таким храбрым, ему было бы самое место в старейшинах или в священниках, чтобы славить род готский в делах мирских или в молитвах… Но, к вящей радости отца, сын пошел по его стопам. Мальчик сумел удивить его, когда без чьей-либо помощи научился ставить силки и начал приносить домой свежую дичь. Не каждый день, но со временем все больше и больше.

Зевта тогда предавался пьянству, как остальные. Они делали это не просто так, а чтобы умилостивить Вотана, который за его долгое и упорное прославление дарует воинам успех в предстоящих набегах. Опасных, потому что о римлянах говорят всякое, в основном нехорошее, но многообещающих. И как-то так получилось, что пьянство ради успеха почему-то сильно затянулось. Брета говорил, что так будет надежнее, а в набег можно пойти и завтра…

И это завтра настало только через несколько зим. Нельзя было так пить, Зевта это понимал, но ослушаться вождя не мог. Казалось, что Вотан высасывает из них жизненные соки через пьянки, собирая с дружины дань, плату за будущие успехи.

И успехи пошли… Первый городок, который они взяли, принес им столько еды и богатств, что можно было остановиться и прожить следующие несколько зим припеваючи, обменивая золото и серебро на еду у других деревень или даже у самих римлян. Но успех вскружил им голову, поэтому в следующую зиму они пошли еще. И еще. И еще.

А потом Эйрих привлек внимание вождя. Не словом, но делом. Гордость, которую испытал Зевта в тот день, нельзя было передать словами. Но он держал лицо каменным, чтобы сын не возгордился. Зря. Эйрих точно знает, чего хочет, поэтому его нельзя сбить с пути излишней похвальбой. Зевта понял это слишком поздно, когда теплые отношения с сыном уже было не создать. А он еще бивал его, внося науку и вежество через розги, но понимал теперь, что это Эйрих просто такой, а не его наука его таковым сделала.

А вот теперь Эйрих, возвысивший отца (подумать только, не отец сына, а сын отца), идет на смертный бой с детиной, способным, как чудится, порвать человека пополам голыми руками…

Этого поединка не должно было произойти, но Эйрих, как известно, всегда знает, чего хочет, такой он человек. И разъезды он придумал, впередиидущие и позадиидущие, и простую идею о том, как им не назвать Зевту рейксом, но даровать ему подобную по силе власть, и об истоках власти умно рассуждал, когда о римском Августе говорил…

Сын, как уже давно догадывался Зевта, был дороже золота. Пусть он в воинской силе мало кому будет уступать через три-четыре зимы, но умом его Вотан одарил так щедро, что по всей деревне собирай, столько не соберешь. И сегодня он может умереть…

– Господь, Вотан, духи лесные, молю… – тихо зашептал Зевта, когда Эйрих вышел на поле для поединка.

На площадке для поединков

– Да начнется поединок! – с самодовольным выражением лица провозгласил старейшина Гундимир.

Здоровяк заулыбался и взмахнул кувалдой, как бы приглашая Эйриха начинать.

Условия поединка предполагают, что ни в коем случае нельзя попадать под удар этой кувалды, потому что от нее не спасет никакая кольчуга и любая другая броня. Щит? Можно остаться без руки, если принять удар кувалдой на щит. Нет, Эйрих должен выступить блестяще, чтобы Альвомир ни разу не попал по нему.

«Лесной эльф» заулыбался еще шире, когда Эйрих сделал серию глубоких вдохов-выдохов и выступил вперед.

– Убивать! – впервые изрек хоть какое-то слово Альвомир.

Он бросился вперед, высоко подняв свою кувалду. Толпа, видимо, что-то знающая о манере боя этого гиганта, заранее держалась на почтительном расстоянии, образовав большое пространство для маневра. И Эйрих, резко ушедший в сторону, понял, почему люди держались на дистанции: Альвомир вкладывал в свои замахи столько дури, что даже сам не мог остановить неудачный удар сразу, и, вероятно, в прошлом уже были жертвы.

Пока гигант разворачивался после неудачной атаки, Эйрих, рискнув, подскочил поближе и нанес осторожный удар в спину противнику. Двухслойную кольчугу удар не пробил, но боль причинил: Альвомир заревел, как медведь, неожиданно резко развернулся и одновременно замахнулся кувалдой.