Чингисхан. Властелин мира

За многие поколения племена Гоби приспособились передавать вести из стойбища в стойбище через конного посыльного. Если появлялся на лошади человек с призывом на войну, кто-нибудь в становище седлал коня и передавал весть друзьям, находившимся еще дальше. Эти вестники привыкли к таким скачкам и преодолевали по пятьдесят – шестьдесят миль за день. По мере того как Чингисхан расширял свои владения, возникла необходимость усовершенствовать почтовые станции. Как и большинство его административных мер, это было сделано исключительно в интересах армии. Были устроены постоянные промежуточные лагеря на протяжении всего маршрута движения, и в каждом из них был табун сменных лошадей с юношами пастухами и несколькими воинами, чтобы стеречь их от воров. Там, где хоть раз прошла орда, более серьезной охраны уже не требовалось. Эти лагеря, состоящие из нескольких юрт, навеса для сена и мешков с ячменем на зиму, располагались, наверное, через каждые сто миль друг от друга вдоль караванных путей. Взад-вперед по этой линии коммуникации скакали перевозчики ценностей, доставляя в Каракорум драгоценные камни, золотые украшения, лучшие нефритовые и покрытые эмалью изделия, а также крупные рубины из Бадахшана. По этим дорогам сведения об орде доставлялись на родину, в Гоби. В стойбищах кочевников, должно быть, со всевозрастающим удивлением воспринимали ежемесячное прибытие грузов с ценностями и людьми из незнакомых мест. Пожалуй, ничто уже не казалось невероятным в семьях жителей кочевий, которые за свою жизнь привыкли получать сокровища, привезенные на трофейных верблюдах прямо ко входу в юрту. Что думали женщины о не снившихся и во сне предметах роскоши или что думал старец о походе орхонов за пределы знакомого им мира? Что стало с этим богатством? Как монгольские женщины использовали сшитую из жемчужных нитей чадру, привезенную из Персии?

Завидовали ли пастухи и юноши этим возвратившимся из похода ветеранам, ведущим за собой вереницы арабских скакунов и извлекавшим из своих седельных мешков отделанное серебром оружие принца или атабека?

Монголы не оставили нам записей о таких подробностях. Но мы знаем, что они воспринимали победы хана как нечто предопределенное. Ведь он же великий богдо, то есть ниспосланный богами, творец законов. Почему же ему не взять ту часть земли, которая ему приглянулась?

По-видимому, Чингисхан не связывал свои победы с вмешательством божественных сил. Он неоднократно повторял: «Есть только одно солнце на небе. Только одному Ха-Хану (Великому хану) есть место на земле».

Почитание его буддистами он принимал как данность; он не прочь был играть роль Кары Божьей, предложенную ему магометанами; он даже напоминал им об этом, когда видел, что таким образом можно что-то приобрести. Он слушал рекомендации астрологов, но составлял свои собственные планы. В отличие от Наполеона в нем ничего не было от фаталиста. Не предполагал он в себе, как Александр Македонский, и признаков божественного. Он приступил к задаче управления половиной мира с такой же непоколебимой целеустремленностью и настойчивостью, с какими он в юные годы выслеживал пропавшую лошадь.

Он рассматривал титулы с точки зрения практической целесообразности. Однажды он велел написать письмо соседнему мусульманскому принцу. Составлявший его писарь был перс, и он вставлял в текст всякие громкие титулы и лестные эпитеты, к которым так тяготеют иранцы. Когда этот опус был зачитан Чингисхану, старый монгол пришел в ярость и велел уничтожить его. «Ты написал глупо, – сказал он писарю. – Этот принц подумает, что я его боюсь».

И он быстро и повелительно продиктовал другому писарю одно из своих обычных посланий и подписал его – Ха-Хан (Великий хан).

Для поддержания связи между своими армиями Чингисхан соединил между собой старые караванные пути.

На этих почтовых станциях останавливались военачальники, показывали опознавательные пластины с изображением сокола и получали сменных мохнатых лошадей из табуна. Тут были прибывшие на двухколесных занавешенных повозках бородатые китайцы, закутанные в просторные халаты, и их слуги откалывали куски от плиток традиционного чая, чтобы заварить его у костра. Тут останавливались и уйгурские ученые, теперь постоянные спутники орды, в своих высоких бархатных шляпах и желтых накидках, один конец которой был перекинут через плечо.

Мимо этих ямов брели нескончаемой вереницей верблюжьи караваны. Они везли в пустыню ткани, слоновую кость и прочие всевозможные товары мусульманских купцов.

Ям служил одновременно телеграфом, вокзалом и почтово-пересылочным пунктом. Он давал возможность пришельцам из незнакомых регионов связаться с монголами в Гоби. Евреи с худощавыми лицами вели по почтовому тракту своих груженых ослов и повозки; армяне с землистым цветом кожи и квадратными подбородками скакали мимо, бросая любопытные взгляды на молчаливых монгольских воинов, сидевших на своих попонах у огня либо спавших под навесом из поднятого матерчатого полога, открывавшего вход в шатер.