Чингисхан. Властелин мира

Ноян и его люди, ведомые проводниками, пробирались через отвесные ущелья и взбирались по скалистым тропам, казавшимся непроходимыми. Некоторые воины срывались в ущелья, но большинство добрались до горной гряды ближе к концу дня и обрушились на оставшихся оборонять этот участок воинов Джелал эд-Дина, число которых было невелико. Фланг хорезмийцев за горным массивом был опрокинут. Бела-ноян ворвался в лагерь противника.

Тем временем Чингисхан встал во главе своей десятитысячной тяжелой кавалерии и двинулся не к оказавшемуся под угрозой центру, а к поверженному левому крылу. Атаковав войска Эмира Малика, он разгромил их. Не тратя времени на их преследование, хан повернул свои эскадроны и бросил их в атаку с фланга на центр отрядов Джелал эд-Дина. Он отрезал крыло войска хорезмийского принца у реки.

Сопротивление было отчаянным, но слабеющие мусульманские воины сделались беспомощными перед умелыми действиями старого монгола и маневрированием его войск, таким же безупречным, как последний ход в шахматной партии. Конец наступил быстро и неумолимо. Джелал эд-Дин сделал последнюю, безнадежную попытку атаковать гвардейскую кавалерию и прорваться со своими людьми к реке. Ему уже «наступали на пятки», его эскадроны были разбиты; его сильно теснил Бела-ноян, и, когда хорезмийский принц, наконец, достиг крутого берега Инда, с ним было не более семисот верных ему людей.

Поняв, что пришел конец, он пересел на свежего коня, скинул доспехи и с одним мечом и луком со стрелами помчался к обрывистому берегу реки.

Чингисхан отдал приказ взять принца живым. Монголы бросились в воду преследовать последнего хорезмийца, и хан подстегнул коня, выбираясь с поля боя, чтобы посмотреть на всадника, который на его глазах прыгнул в воду с берега высотой в двадцать футов. Некоторое время он молча смотрел на Джелал эд-Дина. Приложив в удивлении палец к губам, он одобрительно проговорил: «Вот каким у отца должен быть сын!»

И хотя он восхищался отвагой хорезмийского принца, он, конечно, не собирался щадить его. Однако, когда некоторые из воинов хана выразили желание преследовать принца вплавь, хан не позволил. Он смотрел, как Джелал эд-Дин достиг далекого берега, несмотря на течение и волны. На следующий день хан послал в погоню за ним тумен к тому месту, где можно было переправиться через реку, возложив эту задачу на Бела-нояна, того самого военачальника, который провел тумен по тропам через скалы в хорезмийский лагерь. Бела-ноян опустошил Мултан и Лахор, вышел на след беглеца, но опять потерял его в большой массе людей по дороге в Дели. Изнуряющая жара поразила пришельцев с плато в Гоби, и ноян, в конце концов, повернул назад, доложив потом хану: «Жара в тех местах просто убивает людей, а вода не отличается ни свежестью, ни чистотой».

Так Индия, вся за исключением ее северной части, избежала завоевания монголами. Джелал эд-Дин остался жив, но его звездный час прошел. Он вновь вступал в схватку с ордой, но как партизан, авантюрист без родины.

Битва на Инде была последней демонстрацией хорезмийской доблести. От Тибета до Каспийского моря сопротивление угасло, а выжившие приверженцы ислама стали рабами завоевателя. И с окончанием войны, как и раньше в Китае, мысли старого монгола возвращались к родным местам.

«Мои сыновья захотят иметь такие земли и города, как эти, – говорил он, – но у меня такого желания нет».

Он был нужен в дальней Азии. Мухули умер, успев надеть крепкое монгольское ярмо на китайцев; в Гоби в совете вождей возникали смятения и раздоры; в царстве Ся зрело восстание. Чингисхан повел орду к верховьям Инда. Он знал, что до Ся, на далеких склонах Тибета, не более восьмисот миль от Кашмира, где он теперь находился. Но, как и до него Александр Македонский, он обнаружил дорогу, перекрытую массивами непроходимых хребтов. Проявив большую, чем Александр, мудрость в момент разочарования, он без колебаний повернул назад и отправился по своим же следам вокруг Крыши Мира к караванному пути, который он обнаружил во время своего вторжения.

Он штурмовал Пешавар и совершил марш по известному маршруту обратно в Самарканд. Весной 1220 года он впервые увидел стены и сады Самарканда, а теперь, осенью 1221 года, его миссия под Крышей Мира закончилась.

«Пора покончить с кровопролитием», – согласно кивал мудрый Елюй Чуцай.

Когда орда покинула последние руины за собой на юге, хан отдал обычный приказ – предать смерти всех пленных, и так погибло множество несчастных, следовавших за кочевниками. Женщины мусульманских правителей, которых монголы собирались взять в Гоби, оплакивали свою участь, в последний раз бросая взгляды на свою родину.

Похоже, в какой-то момент старый монгол задумался над значением своих завоеваний.

«Не думаешь ли ты, – спросил он у мусульманского мудреца, – что кровь, которую я пролил, люди мне припомнят?» Он вспомнил, как пытался понять, но равнодушно отверг древнюю мудрость Китая и ислама. «Я размышлял над изречениями мудрецов. Теперь я вижу, что убивал, не зная о том, что значит поступать правильно. Но какое мне дело до этих людей?»