Чингисхан

Десять минут через океан трав; деревянная наблюдательная вышка отмечала, что мы вступаем в края 1200 квадратных километров первобытной девственной природы. Горы поднимаются на высоту не больше 2500 метров, высовываясь из лесов голыми вершинами, похожими на лысые макушки католических монахов, дорог мало, посетителей и того меньше, постоянных жителей нет и в помине. Это владения оленей, лосей, медведей и волков, тех же зверей, что водятся в сибирской тайге, которая простирается далеко на север. Конечно, здесь не всегда было так пустынно, потому что это часть монгольских коренных земель, истоки трех рек, составляющих часть монгольской идентичности. Почти не доступные долины и ущелья, где ивовые заросли и небогатые луговины сменяются еловым лесом и голыми утесами, укрывали семью Чингиса в годы его юности и с тех пор остались хорошими охотничьими угодьями. Только в 1992 году этот район наконец объявили парком и природу предоставили самой себе. Недавняя встреча заставила меня задуматься. Что могло бы статься с нами, если бы мы вторглись в эту безлюдную область.

Горы вокруг сгрудились, чтобы вынудить дорогу протиснуться через Керулен по необычайно мощному бревенчатому мосту, чьи могучие конструкции свидетельствовали о важности этой дороги. Это был единственный путь, по которому правительственные чиновники могут совершать свои редкие визиты на эти святые склоны. Нам повезло: последний ливень разразился и закончился несколько дней назад, и дорога уже почти высохла. Она спускалась мимо зарослей ивового кустарника, полого сбегавших к берегу реки, оставляя позади торчащие к небу остовы сгоревших сосен, обугливавшиеся и узловатые скелеты деревьев — напоминания о бушевавшем здесь три года назад лесном пожаре. Баатар завел своим высоким чистым тенором песню о Хентей, и, словно в ответ на заклинания шамана, сквозь пышно раскинувшиеся ивы скакнул и умчался прочь олень. Мы были одни в этом покинутом людьми мире дикой природы, и единственным признаком человеческого присутствия была дорога, по которой, судя по отметинам на траве, раз-другой в неделю проезжали автомашины. Ради чего на земле приезжали они сюда? Приносить одинокие жертвы Чингису?

Дорога взбежала на невысокий хребет.

— Это место называют Порогом, — проговорил Баатар. — Но это не настоящее название.

— А какое настоящее?

— Мы его не произносим, — негромко проговорила Гойо, так как многие священные места, обычно горы, имеют табу на свое название. — Мы даже не указываем на них.

— Но мне-то можно сказать, — с совершенно детской наивностью запротестовал я. — Я же писатель.

Гойо замешкалась на миг и пробормотала название — секрет, выдать который невероятно трудно. Дорога вдруг выровнялась, а затем, будто наказывая нас за безрассудность и легкомыслие, оборвалась хаосом колесных отметин там, где машины дернулись вперед и по самые оси утонули в вязкой грязище. Мы остановились на краю небольшого болотца, образованного тающими водами с лежащего впереди склона. Хишиг и Баатар попытались измерить глубину болотца и определить, сможем ли мы преодолеть 20 метров, отделяющие нас от продолжения автомобильных следов по другую его сторону. Слева от нас Керулен протекал между двумя высокими обрывами. Машину захватили мухи. Жара усиливалась.

— Они говорят, что не проедем, — сказала Гойо.

— Но ведь кто-то оставил эти следы? — раздраженно, сердясь на Хишига за то, что он не расположен рисковать, выпалил я. — Они же проехали.

— Это были государственные рабочие, два месяца назад. — сказал Баатар. — Они приезжают каждые два-три года. Много машин, много канатов, домкратов, может быть, трактор. Вообще-то эти следы вполне могли быть остаться после Кравица с его командой, которые также прошли этим путем в начале лета, прежде чем начать раскопки у Стены Дающего.

— Если мы увязнем, то останемся тут на несколько дней, — заметил Хишиг. — Тут только птица пролетит.

Он был прав. Я видел, где некоторые машины развернулись и сдались. Самое большое, на что я мог надеяться, — это посмотреть на свою невозможную цель с верхней точки склона.