Чингиз-хан

Теперь старый воин, победитель половины Азии, собирался в свой последний путь. Угэдэй, еще раньше названный им своим наследникам, был в горах Циньлиня, но Туле (Тулуй) оставался с отцом до конца. Болезнь подстерегла Чингиз-хана в тот момент, когда он терпеливо дожидался падения Нинся, и хан понял, что время пришло. Лежа в своей просторной юрте, он продолжал обдумывать план окончательного завоевания Китая. Возможно, между Чингиз-ханом и Угэдэем возникли серьезные разногласия: в любом случае умирающий предлагал совершенно иной план дальнейшей кампании. Он указывал на то, что взятие укрепленного перевала Тунгуань (а мы помним, какие силы были сконцентрированы в этом укрепленном районе) будет очень дорого стоить его войскам и нанесет им невосполнимые потери. Горы, похожие на крепостные башни, с одной стороны и Желтая река (Хуанхэ) с другой не давали его войскам места для маневра, и тогда, хорошо зная, о воинственных намерениях династии Сун, он предложил обратиться к ней с просьбой пропустить его войска через свои земли. Успей его войско стремительным маршем прорваться к долинам, раскинувшимся вдоль берегов реки Ханьшуй, и он вступил бы на равнины Хэнани прежде, чем цзиньцы успели бы перебросить туда войска от Тунгуани. И поскольку северные китайцы, естественно, тоже начали бы переброску своих войск на юг ускоренным маршем, те были бы крайне утомлены и измотаны к моменту их встречи с монголами, что позволило бы последним без всякого труда уничтожить их. Позднее Угэдэй, не принимавший этого плана прежде, последовал именно ему, выполнив тем самым волю покойного. Разработав этот план, Чингиз-хан отдал приказ нойонам, гласящий: если он умрет прежде падения Нинся, известие о его смерти должны хранить в строжайшей тайне, чтобы осажденный город не воспрял духом[22].

18 августа 1227 года после тяжелой болезни, продолжавшейся всего лишь 8 дней. Чингиз-хан скончался в возрасте 66 лет. Рожденный в юрте, он прожил в ней всю свою жизнь и в ней умер, как подобает монголу. Тело покойного положили на двухколесную колесницу, и длинная, очень длинная процессия выступила к месту последнего успокоения Великого хана[23]. Столица тангутов, город Нинся, сдался несколькими днями позднее, и царь тангутов был выслан в Монголию. Лишь теперь Туле сообщил печальную весть и позволил всем — простолюдинам и вождям племен, воинам и сановникам, китайцам и монголам прибыть в Монголию, чтобы отдать последний долг памяти покойного «потрясателя Вселенной» и последние почести его праху, и, говорят иные из них, провели не менее трех месяцев в пути — так далеко находились их кочевья, военные лагеря и стоянки.

Процессия останавливалась в разных кочевьях по берегам реки Тола, и особо отмечается, что прежде всего она направилась к кочевью Бурте Хушин, старшей жены Чингиз-хана. Конечно, среди кочевников обычным делом было отдание тела усопшего на съедение собакам и воронам — ворону остроумные китайцы даже называли «монгольским гробом», но человек, объединивший под своим началом все монгольские племена, заслуживал неизмеримо большего почтения и совсем других похорон.

Приблизительно в 100 милях к северу от того места, где ныне расположился город Урга, возвышается густо поросший лесом горный хребет Кентейшань (Хентей) (5–6 тысяч футов над уровнем моря). Множество тропинок проходит сквозь густые чащи леса по его склонам, здесь же берут начало и три древние монгольские реки — Онон, Тола и Керулен, прозванные «реками монголов». На одной из вершин гор Кентейшань стоит сложенная из камней пирамида, столь огромная, что кажется, будто она тянется на несколько миль, но на самом деле имеющая 250 ярдов в длину и 200 ярдов в ширину, и все же являющаяся одной из самых больших во всей Азии[24]. Если спросить у буддийского монаха имя человека, покоящегося под этим величественным сооружением, он, возможно, ответит, что здесь лежит какой-нибудь великий святой, имени которого он, к сожалению, не знает. В XVI столетии буддизм покорил Монголию, прочно укоренившись в сознании ее обитателей, ставших из свирепых и суеверных язычников самыми верными и покорными рабами буддийского духовенства. Но если, с одной стороны, миролюбивый буддизм сокрушил кровожадность и страсть монголов к войне — а ведь именно с этою целью он и вводился в Монголии, — то, с другой стороны, он навсегда постарался стереть из памяти монголов воспоминания и предания об их великом прошлом. Люди совершают паломничества к могиле святого, похороненного именно там, где рождаются Онон, Тола и Керулен, реки монголов, в давние-предавние времена, но не знают его имени. И позволено будет спросить: если это святой, тем более великий, то кто, кто же именно? Все великие святые буддизма так же хорошо известны, как и все святые христианства. Тогда кому же принадлежит могила на вершине одной из самых священных монгольских гор? Может ли это быть кто-либо иной, кроме величайшего полководца прошлого?