«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Однако к концу XIV – началу XV в. в связи с кризисом имперской государственности в чингизидских государствах роль Великой Ясы уменшилась, и с этого времени наравне с ней начинает активно упоминаться торе, причём именно как результат законодательной деятельности Чингис-хана. Так, в «Продолжении сборника летописей», составленного, по мнению исследователей, персидским учёным 1-й трети XV в. Хафиз-и Абру[94], упоминаются «(тура) и устав (ясык) Чингиз-хана»[95]. Г. Дорфер в своём словаре также отмечает употребление понятия «torah-djenkhizkhaniah», в частности, у арабского автора начала XV в. Ибн Арабшаха – современника Амира Тимура[96]. В. В. Бартольд также отмечает, что «Тимура и чагатаев обвиняли даже в том, что для них тура Чингиз-хана стояла выше шариата; на этом основании сирийскими богословскими авторитетами была издана фетва, по которой Тимур и его подданные не признавались мусульманами»[97]. Захир ад-Дин Бабур, тимуридский падишах Индии, в 1-й трети XVI в. упоминает об установлениях Чингис-хана – Tыreh-e-Chengiz или Yвsa Chengiz[98]. Крымский историк XVIII в. Мухаммад-Риза в сочинении «Семь планет в известиях о царях татарских» (ок. 1737) упоминает о применении «чингизской тцрэ» в Крымском ханстве последней трети XVII в.[99] По мере дальнейшего кризиса и окончательного распада чингизидских государств имперского типа Великая Яса как законодательство, созданное именно для регулирования отношений между субъектами имперского значения, постепенно вообще вышла из употребления, что возвысило роль и значение торе – хотя бы и в чисто формальном отношении.

Как можно увидеть из ряда цитированных выше фрагментов (в частности, в сообщениях Хафиз-и Абру, Муин ад-Дина Натанзи и Бабура), торе и Яса позиционировались как правовые категории приблизительно одного уровня и, представляемые как результат правотворчества Чингис-хана и его потомков, в какой-то степени уравновешивали и взаимно дополняли друг друга в различных сферах правоотношений. Это должно было вернуть пошатнувшиеся авторитет и легитимность потомков Чингис-хана в глазах своих тюркских подданных. Именно это стремление Чингизидов и нашло отражение в источниках.

В дальнейшем Чингизиды в ещё большей степени закрепили торе в системе собственного ханского права, «включив» в число его создателей, помимо самого Чингис-хана, также и ряд других правителей. Так, например, в сочинении Муин ад-Дина Натанзи «Мунтахаб ат-таварих», известном также как «Аноним Искандера», встречаются по меньшей мере два упоминания торе («тура») в значении «обычаи» или «уложение», не связанные с именем Чингис-хана. В разделе о деяниях чагатайского правителя Тука (Бука) – Тимура (1272–1282/1291) Натанзи пишет: «Пятнадцать лет Бука-Тимур выполнял то, что было правилом царствования и, возвратив ещё раз к жизни утраченное уложение (в прим. «тура». – Р. П.) Бату определил на [своё] место, как и было [прежде], дела гражданские и государственные»[100]. В разделе же о правлении золотоордынского хана Шадибека (1399/1400–1407) содержится следующее сообщение: «Так как Идигу установил тонкие обычаи (тура) и великие законы (ясак) и люди из привольности попали в стеснение, то Шадибек тайно хотел уничтожить его»[101]. Таким образом, торе, ранее ассоциировавшееся исключительно с самим основателем Монгольской империи, впоследствии стало «коллективной собственностью» членов его рода.[102] Именно это право, существовавшее ещё с доимперского периода, отныне стало ассоциироваться с Чингизидами, их правовой и государственной политикой.

Не случайно крымский хан Мурад-Гирей, намереваясь укрепить свою власть и сделать её более независимой от мусульманских государственных и правовых институтов, решил сформировать суд, который действовал бы именно на основе торе. Это свидетельствовало, с одной стороны, о попытке усилить роль чингизидского (ханского) права в Крымском ханстве, с другой – об отсутствии у Мурад-Гирея имперских амбиций – в ущерб своему сюзерену – турецкому султану. Именно поэтому крымский хан не попытался восстановить в Крыму имперского правопорядка – Ясы Чингис-хана, а предпочёл именно торе, которое даже турецкие правоведы признавали и соотносили с собственным законодательством – «кануном»[103].