Чинить живых

Никогда нельзя предугадать, что произойдёт сегодня; нельзя ничего запланировать; Тома Ремиж был подневольным человеком: с ним могли выйти на связь в любое время суток — таково правило реанимации. Причём свободное время у него как бы было — но распоряжаться им он не мог: парадоксальные часы, которые, возможно, имеют другое название, хлопоты или неприятности; Тома должен был жонглировать этими часами, высвобождать их «скрытый ресурс», довольно часто премерзкий: ни отдохнуть по-человечески, ни воспользоваться досугом; вечное ожидание, «подвешенное» состояние, отсрочка — готовишься выйти, а в итоге остаёшься; берёшься за пирожное, за фильм, за оцифровку звукового архива, пение щегла, а в итоге бросаешь, откладываешь на потом, оставляешь в планах: посмотрим позже; но никакого «позже» не существует: «позже» — это временной поток, не желающий укладываться в случайное расписание. Вот почему, увидев на экране телефона номер госпиталя, Тома испытал одновременно и разочарование, и облегчение.

Координационный центр, с которым сотрудничал Тома, хотя и находился в больничных стенах, функционировал как совершенно независимое подразделение, но Револь и Ремиж были знакомы, поэтому Тома точно знал, что сообщит ему Пьер; он мог бы произнести эту фразу за него, стандартно-общая фраза за скобками каждой конкретной драмы: у пациента нашего отделения зафиксирована смерть мозга. Официальная констатация факта, звучащая как приговор, конвульсия, — однако Тома наделял эту фразу совсем иным смыслом: для него она была сигналом к действию; она означала, что процесс запущен.

— У пациента нашего отделения зафиксирована смерть мозга.

Голос Револя выдал ожидаемую формулу. Понял, казалось, ответил Ремиж, хотя он и рта не раскрыл, а только кивнул; он уже прокручивал в голове тщательно выверенную схему; просчитывал, какие действия следует предпринять, ни на секунду не выходя за рамки закона, соблюдая все юридические формальности: атака по правилам, продиктованным крайней срочностью; Тома машинально посмотрел на часы — в ближайшее время он повторит этот жест ещё не раз; он будет повторять и повторять его — до тех пор, пока не наступит конец.

Завязался диалог — быстрый обмен фразами, кратко описывающими состояние тела Симона Лимбра; Ремиж попросил Револя остановиться на следующих пунктах: совокупность обстоятельств смерти мозга — когда она наступила? медицинская оценка пациента: причина кончины? предшествующая жизнь? возможность пересадки тканей? наконец, связь с близкими родственниками: позволит ли трагедия поговорить с семьёй? семья уже здесь? На последний вопрос Револь ответил отрицательно, затем уточнил: только что встречался с его матерью. О’кей, я буду готов. Ремиж дрожал, он замёрз: ему, голому, надо было что-нибудь надеть.

Спустя некоторое время, шлем, перчатки, высокие ботинки, наглухо застёгнутая куртка, длинный лёгкий шарф цвета индиго, обвивающий шею, Тома Ремиж оседлал мотоцикл и направил его к госпиталю; перед тем как надеть шлем, он пару минут вслушивался в эхо собственных шагов, разлетающихся по примолкшей улице: впечатление, будто находишься в глубоком каньоне, в узком гудящем ущелье. Одно движение кисти — мотоцикл заворчал и понёсся на восток, по прямой к нижнему городу; он повторял путь, который до этого проделала Марианна: промчался по улицам Рене Коти, Маршала Жоффра, Аристида Бриана, имена с бородками и усами, с толстым пузом и карманными часами, имена в шляпах, затем по улице Веден, а дальше прямо к развязке у выезда из города. Массивный шлем не давал мотоциклисту петь, но иногда, переполненный чувством страха и эйфории, он пьянел от глубины городских коридоров, подымал козырёк и заставлял голосовые связки вибрировать.

Госпиталь. Тома наизусть знал каждую пядь огромного холла: океанский простор; пустота, которую надо преодолеть; диагональ по направлению к лестнице, которая ведёт в его кабинет на втором этаже. Но в то утро Ремиж входил в здание, как посторонний, будто пришёл сюда впервые; он был так собран и напряжён, словно сам не принадлежал к этой структуре — как если бы он попал в любой другой, совсем чужой областной госпиталь, не уполномоченный изымать органы и ткани. Проходя мимо стойки, у которой двое молчаливых мужчин с красными глазами, в джинсах и толстых чёрных пуховиках, чего-то терпеливо ждали, он махнул рукой женщине с густыми бровями — и медсестра сразу поняла причину его нежданного визита в выходной: пациент из реанимации объявлен потенциальным донором, — поэтому ответила на его приветствие лишь внимательным взглядом; появление координатора из трансплантологии всегда влекло за собой череду неизбежных событий: услышав от третьих лиц о появлении Ремижа, близкие родственники пациента, ещё не догадывающиеся о том, что здесь готовится, могли бы связать это с состоянием своего ребёнка, брата, любовника; такая новость обрушилась бы на них, как удар бича, как ушат холодной воды, — а это затруднило бы дальнейший ход переговоров.