Министр, которому Рабурден хотел открыться, ежедневно выслушивал людей бесспорно выдающихся, излагавших ему остроумнейшие теории, иногда применимые к жизни Франции, иногда нет. Эти люди, не имевшие понятия о трудностях общегосударственной политики, осаждали его после парламентских схваток, в которых он участвовал, после борьбы с дурацкими происками двора, в часы, когда он готовился к бою с общественным мнением или отдыхал после бурных дебатов по поводу какого-нибудь дипломатического вопроса, разделившего Совет на три лагеря.
При таком положении дел официальное лицо, конечно, всегда держит наготове зевок для первых же слов об улучшении общественного устройства.
В те времена не проходило ни одного обеда без того, чтобы наиболее смелые спекуляторы, закулисные политиканы и финансисты не резюмировали в нескольких глубокомысленных словах мнений, высказанных биржей и банками или подслушанных у дипломатов, и планов, касающихся судеб всей Европы. Впрочем, г-н де Люпо и личный секретарь составляли при министре как бы некий малый совет, который обычно и пережевывал всю эту жвачку, контролировал и анализировал интересы, скрывавшиеся за столькими убедительнейшими предложениями. И, наконец, главная беда министра — беда всех шестидесятилетних министров — состояла в том, что он, борясь с трудностями, действовал не напрямик, а в обход: например, ежедневную прессу он старался придушить потихоньку, вместо того чтобы открыто покончить с ней; точно так же вел он себя в отношении финансов и промышленности, духовенства и национальных имуществ, либералов и палаты. Расправившись за семь лет со всеми своими противниками и добившись желанного поста, министр решил, что может так же расправляться и со всеми возникавшими перед ним вопросами. Желание удержать власть теми же способами, какими она добыта, казалось всем настолько естественным, что никто не осмеливался порицать систему поведения, изобретенную посредственностью в угоду посредственностям. Реставрация и Польская революция показали народам и государям, какое значение имеет один великий человек и какая их постигает судьба, если такого человека не находится. Последний и самый большой недостаток государственных деятелей Реставрации состоял в том, что они в своей борьбе вели себя честно, между тем как их противники пускали в ход все виды политического мошенничества, ложь и клевету, натравливая на них, с помощью самых опасных приемов, темные массы, способные понимать только беспорядок.
Рабурден все это сознавал. Однако он решил рискнуть всем, как человек, которому игра уже наскучила и который разрешает себе только один последний ход; и вот, по воле случая, его противником в этой игре оказался шулер — де Люпо! При всей своей проницательности и административном опыте правитель канцелярии не мог вообразить, сколь близоруки парламентские деятели, и не представлял себе, что его великий труд, которому он отдал свою жизнь, будет воспринят министром как пустое умствование и что этот государственный деятель неизбежно поставит его на одну доску с новаторами, ораторствующими за десертом, и с болтунами, рассуждающими у камина.
В ту минуту, когда министр, встав из-за стола, думал вовсе не о Рабурдене, а о Франсуа Келлере и задержался в столовой лишь потому, что супруга протянула ему кисть винограда, служитель доложил о приходе правителя канцелярии. Де Люпо знал заранее, в каком расположении духа окажется министр, занятый предстоящим ему выступлением; видя, что его начальником завладела супруга, он сам пошел навстречу Рабурдену и первой же фразой поразил его как громом.
— Его превосходительство и я в курсе того, что вас тревожит, и вам нечего опасаться, — тут де Люпо понизил голос, — ни со стороны Дютока, — а затем продолжал громко: — ни с чьей-либо стороны.
— Не тревожьтесь, Рабурден, — подтвердил его превосходительство ласковым тоном, однако явно намереваясь удалиться.
Рабурден почтительно приблизился, и министру пришлось остаться.
— Я прошу ваше превосходительство великодушно разрешить мне сказать вам несколько слов наедине... — обратился он к министру, бросив ему многозначительный взгляд.
Его превосходительство посмотрел на часы и отошел с бедным Рабурденом к окну.
— Когда я буду иметь честь изложить вашему превосходительству план административного преобразования, разработанный в докладе, который намереваются опорочить?
— План преобразования? — нахмурившись, прервал его министр. — Если хотите мне сообщить что-нибудь в этом роде, подождите, пока мы начнем работать вместе. У меня сегодня Совет, потом я должен выступать в палате по поводу инцидента, который произошел вчера в конце заседания в связи с выступлением оппозиции. Приходите ко мне с докладом в следующую среду, вчера я не мог принять вас и заняться делами министерства. Политические задачи оттеснили задачи чисто административные.
— Я вверяю вам свою честь, ваше превосходительство, — торжественно отвечал Рабурден, — и умоляю вас не забывать, что вы не дали мне времени объясниться по поводу выкраденных бумаг...