Чёрная королева (СИ)

Они, словно ветер, раздували ледяное пламя в моей чёрной душе и густые, как чёрный дым над огненным заревом, крылья, поднимались над моей головой.

А я, сжигая за собой мосты, не желала брать пленных.

Вытянувшись на своём ложе, также, как он когда-то, наблюдая за нашими боями в Доме Летящих Теней, я не сводила с него насмешливых глаз.

– Ты так и не сумела простить ни одного из нас.

Это не был вопрос. Это звучало как прощание.

Обернувшись, Миарон смерил меня долгим взглядом, и я поняла, что он сейчас уйдёт.

Возможно, навсегда.

К собственному удивлению я поняла, что при мысли об этом не только ни испытываю облегчения – мне стало горько и страшно.

Страшно настолько, что, сорвавшись с кровати, я подбежала к нему, обняла со спины.

Даже не знаю, кто из нас обоих был больше шокирован этим – Миарон или я?

Я не любила, когда ко мне прикасались и куда реже прикасалась к кому-то по собственной воле.

На какое-то мгновение я с ужасом представила собственное унижение, если он меня оттолкнёт, но, Хвала Двуликим, Миарону хватило мудрости этого не делать.

– И как это понимать? – почти по-кошачьи фыркнул он.

– Я не могу потерять тебя. Я думала, что хочу, чтобы ты ушёл, но это не так.

– Чего же ты, в таком случае, хочешь? И как тебя понять, если ты сама себя не понимаешь?

– Я хочу позволить себе любить тебя, но… Миарон, каждый раз, когда я пытаюсь сделать это – просто любить! – происходит что-то страшное и непоправимое.

– Это глупость. И существует она, прежде всего, в твоей голове.

– Я понимаю. Я и сама не верю в судьбы и проклятия, но… я любила мою мать, и её сожгли. Начала любить отца – ему отрезали голову. Пыталась любить Эллоиссента, тебя, Лейриана – всегда выходило одно и то же: боль, потеря, смерть. Даже мой муж – король? Его тоже убили.

– Ну и что же мы будем делать?

– Ты мог бы попытаться поддержать меня. Хоть в чём-то! Ты никогда этого не делал. Всегда заставлял чувствовать меня сильной. И я, чёрт возьми, была сильной! Но от тебя, Миарон, я жду совсем другого. Я знаю, что, если потребуется, ты будешь драться вместе со мной до последней капли крови. Но иногда хочется, чтобы тебя любили, а не делали сильной, понимаешь?

– Как мне подступиться к тебе, когда ты жжёшь и словом, и делом? Хочешь уважения – научись уважать того, от кого уважения ждёшь. Хочешь ласки – будь ласкова сама.

– Я обидела тебя?

Он вздохнул и, наконец-то, ответил на мои объятия:

– Не знаю, можно ли назвать это обидой, Одиффэ. Много лет назад я считал твои чувства к Эллоиссенту ребячеством, но ты с доводящим меня до белого каления постоянством продолжаешь глядеть в одну и ту же сторону. Меня это, мягко говоря, выводит из себя. Чтобы я не делал, ты остаёшься верна своей старой привязанности.

– Я отдалась тебе, Миарон.

– Что помешает тебе в следующий момент отдаться Эллоиссенту? Вы, женщины, так переменчивы в настроениях, как погода в осенний день.

– Я не меняю своих привязанностей как перчатки! Не нужно подозревать меня в легкомыслии. Я никогда не нарушала данного слова. Мне можно верить. Но и ты не обмани моих надежд. И тогда, может быть, у нас обоих будет немного счастья, о котором мы так давно мечтаем.

***

Коронационный наряд Риана был прекрасен.

К его тёмным кудрям очень шёл тёмно-алый бархат, расшитый тончайшей золотой вышивкой.

Анэйро же за подготовкой к этому событию и вовсе провела у зеркала несколько часов. Но оно того стоило. Получилась настоящая красавица, от которой невозможно оторвать взгляд.

– Вы великолепны, государыня! – не обошли и меня комплиментами.

На самом деле мне было всё равно, великолепна я или нет. Я не собиралась никого пленять. Куда важнее в моём положении вызывать доверие, и внушать уважение поданным.

Фрейлины набросили на плечи роскошный горностаевый плащ. Ещё раз проверили, надёжно ли закреплена высокая диадема.

Анэйро, пользуясь юность и положением незамужней женщины, обошлась живыми цветами, скреплёнными жемчужной нитью.

После чего на золочённых носилках нас провезли через всю столицы к главному Храму.

День выдался пасмурный, то и дело принимался моросить дождь.

Но праздничный городской гул, радостный гомон толпы скрашивали осеннюю непогоду.

Где бы мы не проезжали, нас встречали радостными приветственными криками.

Чуть отодвинув занавеску Анэйро осторожно заглянула в образовавшуюся щель:

– Двуликие! Никогда не видела такого скопления простонародья! – выдохнула она, откидываясь на подушки. – Это волнительно.

– Во времена нашей свадьбы с твоим отцом людей на улицах собиралось не меньше.

Да. Тогда тоже была толпа. Толпа, которая чуть не разорвала нас. Пришлось отбиваться.

Дочери я, понятное дело, говорить об этом не стала. Анэйро и без того была напряжена, как натянутая струна. Она не любила скопища людей.

А, может быть, я по наследству передала ей свою нелюбовь к толпе?

– Такое чувство, что люди, словно море, затопили собой улицы, – задумчиво прошептала дочь.

Люди заполнили собой не только улицы. Они занимали балконы, лоджии, окна. Даже с крыши глазела толпа любопытных зевак.