Чёрная кошка

Неизвестно, чем бы завершился этот разговор — я себя плохо контролирую, когда злюсь. К счастью, на этом разговор и закончился.

— Что ж… — сказала Доронина. — Поступим так…

На следующий вечер убрали декорации спектакля, объявленного в программе, и поставили декорации «Контрольного выстрела».

Обычно зал этого театра бывает заполнен на треть, балконы же всегда пустые. Не знаю, как узнал народ — даже афишки не успели развесить — но в этот раз театр был набит битком: и партер, и амфитеатр, и все балконы.

Хохот стоял невероятный. Артисты оказались не готовы к такому приему; многие остроумные реплики были «съедены» — заглушены громким смехом. Доронина, конечно, не присутствовала.

После спектакля я попросил артистов:

— Пожалуйста, объясните Татьяне Васильевне: каков жанр этого спектакля!

Больше я в этот театр — ни ногой.

А спектакль все еще идет. Уже лет девять, наверное. Не дождусь, когда его снимут с репертуара. Уже актерский состав сменился несколько раз — кто-то тяжело заболел, кто-то умер… Спектакль импровизационный, что там теперь плетут со сцены артисты — неизвестно…

…Позвонил однажды Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель театра «Школа современной пьесы». «Хочу, чтобы Вы у нас поставили что-нибудь… Я знаю, у Вас был неудачный опыт…»

Ну, это как посмотреть. Для критиков этих дебильных — неудачный, а для зрителей — очень даже удачный. Если бы театр ориентировался не на критиков, а на публику (не только на московскую театральную элиту, не на гнилую проституированную интеллигенцию), а на здоровую часть общества, на душевно здоровых людей — он (театр) был бы другим. Таким, скажем, как в 60-е годы, в период расцвета всех искусств.

В кино такой лакейской зависимости от критиков нет. Я, например, давно не читаю рецензии на свои фильмы (плохие рецензии). К примеру, кладут мне на стол статью, я спрашиваю: «Ругают?» — «Да». — «Выбрось в корзину».

Начал я репетировать пьесу Тани Москвиной «Паде-де», милую, непритязательную, без каких-либо вывертов, с остроумными диалогами пьесу. Москвина сама была критиком — компетентным, острым на язык. Пока не поняла, что губит собственный литературный талант. Теперь она пишет пьесы, сценарии, романы. С удовольствием читаю все, что выходит из-под ее пера. Это совсем не «дамская литература». Москвина — зрелый, талантливый писатель, умеющий держать читателя в постоянном напряжении. Тем, кто не разучился читать, — очень рекомендую. Воздух театра очень отличается от затхлой атмосферы доронинского театра. Здесь любят шутки, розыгрыши, эпиграммы, капустники… На сцене проходят вечера поэзии, вечера театральных баек — сбегается вся Москва. Театр должен ставить только современные пьесы (судя по названию), но в репертуаре три «Чайки» — чеховская, акунинская (Акунин придумал продолжение чеховской истории), и «Чайка»-мюзикл. Когда я репетировал, рядом А. Гордон ставил «Бесов» Достоевского. Я подарил театру стишок:

«Чайки» стаей вылетают, Инсценируются «Бесы»… И вот это называют «Школой современной пьесы». Пора уже сказать и о человеке, который создал такую атмосферу. Умный, талантливый, с хорошим чувством юмора, не курит (поэтому тратит большую часть энергии на борьбу с курящими)… Очень образован. Но… как бы это помягче сказать… образован односторонне. В голове только театр. Фильмы не смотрит, книжек не читает. Читать ему некогда — он их сам пишет. Но мой «роман» с Иосифом Райхельгаузом еще не закончен — не буду пока заканчивать и его портрет. 

Антониони и Рубинчик

Раньше, в мои студенческие годы, Московский кинофестиваль… О это было что-то грандиозное! Москва стояла на ушах, билетов не достать никуда, все флаги в гости к нам…

Как все измельчало и превратилось в фарс за последние годы. Привезли в Москву (за большие деньги!) плохого актера Ричарда Гира — и весь кинофестиваль кружится вокруг него… Джеку Николсону вручили приз Станиславского, он его «забыл» в номере… Догнали, вручили снова — так он его постарался «забыть» в самолете, закинув в дальний угол багажной полки.

Прежде никого не уговаривали, тем более за деньги. Все ехали сами.

Помню: 1965 год, я стою в холле гостиницы «Москва», а вокруг — столпотворение, просто какой-то Млечный Путь, скопление ярких звезд. Весь итальянский неореализм в смокингах — Росселини, Витторио де Сика, Джузеппе де Сантис, Дзаваттини, Феллини… Выходит из лифта и толпа расступается перед ней — блистательная Софи Лорен с двумя симметричными родинками на обнаженных полукружьях груди… Вот породистая польская красавица Беата Тышкевич… Наша русоволосая француженка Марина Влади… Скромная маленькая обаяшка Джульетта Мазина…

Джейн Фонда, Сандра Мило, Марчелло Мастроянни, Анджей Вайда, Луи Малль, Рене Клер, Лючия Бозе… Перечислять нет надобности. Назовите любое имя, блиставшее в мировом кинематографе в 50–60-х годах, и можно не сомневаться — он или она приезжали на Московский международный кинофестиваль.