Чёрная Мальва

— Ты нашла, ты и держи за него ответственность. Его бросила мать, местная нечисть. Ситуация странная, но разберемся, таких случаев становится все больше. Этого она специально быстро подложила, чтобы ты подобрала. Теперь назад не вернуть, да и не примет. Они хитрые стали. Что-то не так. А что… это нам и нужно выяснить…

Я взяла младенца и закутала его в свой шарф. Лишние хлопоты… Но оставить здесь действительно не могу. Это ребенок…

Я еще раз посмотрела в глаза странного цвета, и будто заснула в реальности, провалившись в них. В голове начали всплывать картинки:

Вот я держу страшненького, сегодня родившегося сморщенного сына и понимаю, какой бы ситуацией не пропиталось его рождение, не любить его не могу. А вот кучерявый золотоглазый малыш пытается вылезти с игральной кровати, накрытой сверху голубыми, прозрачными шторками. Вот моя рука гладит по голове, что-то лепечущего мне Лиирона. Ему тогда уже исполнилось восемь месяцев. Я помню. Я его совсем не понимала, мне это и не нужно было, главное, что он мне что-то рассказывал своим чудным детским голосом и был рядом, позволяя гладить шелковые кудряшки.

Вернули в мир, где сына нет и все воспоминания пепел, меня сильные руки Урэша, обнимающие со спины. Он ничего не говорил. А что тут скажешь? Я ведь догадываюсь, что ребенка можно куда-то деть, но он оставил его мне, дабы отвлечь его жизнью мою смерть. Смерть, о которой я так отчаянно желала.

Как переменчива бывает жизнь, как непостоянна и непослушна наша суть…

Сегодня я хочу умереть, завтра хочу жить, сегодня хочу не чувствовать боли, завтра испытать оттенки всех существующих эмоций…

Словно детская игра с палками. Ударят по ноге — хочется играть усерднее или прекратить игру, крикнув водящему. А не ударят — буду прыгать дальше, избегая удара палки по ляжкам и смотря, как другие выбывают из игры, косясь на тебя неприязненным или восхищенным взглядом.

* * *

Я не знаю что с моим телом, не приставляю, как это могло случиться, но молоко у меня не пропало. Когда мы остановились на лесной полянке, усыпанной синьками и серёмами[5] я, первым делом, не спеша, напилась чистой воды из ручья и подогрев ее в котелке обмыла в ней младенца, и обмыв грудь приложила к ней дитя нечестии. Ребенок был демонски голоден, а я застонала от облегчения и легкой боли. Оказывается, грудь болела, переполненная молоком, но я не замечала этого.

Мужчины на меня не смотрели, занимаясь делами лагеря и ночлега. У горгуль кормящая женщина может давать своему ребенку пить ее молоко, даже на площади у фонтана на виду у всех. Мы считаем, что это естественно и даже красиво, но обычно на эту «красоту» смотрят только мужчины кормящих женщин, другие по негласным традициям могут только скользнуть взглядом. Помню, в школе я очень удивилась, когда узнала, что если светлая женщина решит покормить своего ребенка грудью в обществе, ее сочтут больной на голову и начнут от нее пятиться.

— Разные культуры порождают хаос в чужих мирах, — сказал мне тогда преподаватель. — Но тем они и прекрасны, они у каждого народа свои. Таким образом «каждый народ» может быть отличен от других. Но в то же время общение этих народов это польза для всех. Иностранные учащиеся меня поймут, и я надеюсь, что светоши тоже.

И тогда я ее поняла. Если бы не слияние культур, во многих местах до сих пор бы не знали письменности.

У яркого, трескающегося костра сидели все кроме меня. В лесу было уже довольно темно. Я была немного дальше яркого круга, находясь под старым дубом в уютном гнезде из его корней. Утолившее голод дитя уже закрывало свои умные, яркие глаза, что светились в темноте, как и мои. Хорошо то, что мы нашли его, оно будет сыто, и я не буду ходить с тяжелой грудью. На меня падали алые блики зовущего к себе пламя, но я нежилась в уютной тьме, при этом застряв взглядом в искрящихся поленьях.

Роша вылезла из тени и устроилась у меня под боком. Так я и заснула.

Глава 9

Ночью меня разбудили, тормоша за плечо. Проснувшись, я встретилась с березовым взглядом, чьих то светящихся глаз.

— Тише, тише. Идем скорей. Только тихо… и быстро, — заскрежетал над ухом голос, и женская рука поторопила, схватив мою. Сон пропал. Присмотревшись к тому, что меня разбудило, я поняла, кто проник в наш лагерь. Дикость. Опасны, вспыльчивы и умны. Я могу с ней справиться, тем более вижу, как она себя ведет: глаза лихорадочно блестят, руки трусятся, кожа шелушится. Умирает.

Но, присмотревшись к тому, как она смотрит на ребенка возле моей лежанки, передумала. Послушать можно, добить всегда успею. Она потащила меня от лагеря в темные кусты. Солнце только начало выходить, и лес был пропитан непроглядной тьмой. Догорающий костер почти не давал света.

— Что ты хочешь, дикость? — спросила я женщину, которая остановилась возле большого камня оплетенного колючим растением.