Чёрная музыка, белая свобода

Рационалистические и детерминистские концепции в философии уступили место антропологическим (феноменологическим, экзистенциалистским, персоналистским). Произошел поворот от внешнего к внутреннему: от природно-предмет-но-социального к внутренне-личностной сфере духовного опыта, от познания наличной реальности к осмыслению человеческого существования.

Возникшие в эпоху Просвещения представления о человеке (идеал личности — гомо фабер) и мироздании (как разумно организованном и рационально постигаемом), а затем и гегелевская идея общества как высшего проявления мирового разума оказали огромное влияние на эстетику и структуру традиционной (классической) европейской музыки, использовавшей в качестве модели своей организации структурные образования социальных и биологических организмов, а также абстрактные модели своих представлений о гармоническом развитии мирового духа и мироздания. Так наивная традиционная телеология смыкалась с вульгарным материализмом.

Натурфилософские представления о произведении искусства как о природном и детерминированном всеобщей закономерностью явлении были широко распространены в музыкальной эстетике вплоть до новейшего времени. Даже Веберн полагал, «что в искусстве, как и в природе, царит закономерность. Искусство, — утверждал он, — есть продукт всеобщей природы, выступающей в специфической форме человеческой природы»[72].

Но, в отличие от Веберна, большинство поборников идеи «природной музыки» понимали под такой музыкой лишь соответствие ее эстетического восприятия механизмам сенсорного восприятия, определяя естественность, органичность как свойства, полностью и объективно постигаемые чувственным восприятием, ощущением, что неизбежно приводит к примату привычно-консонантного и стереотипного — естественное становится попросту синонимом привычного. По сути дела, такого рода восприятие должно полностью игнорировать элементы познания и оценки в процессе эстетической перцепции.

Но художественный творческий акт — не только природное, но и духовное явление, направленное на преобразование, преодоление и переосмысление природы и реальности; именно поэтому подлинное произведение искусства всегда направлено на ниспровержение тривиального, привычного, консонантного.

Новое понимание мира и природы творческой активности привело к переосмыслению принципа формообразования в музыке. Не изначально данная закономерность, детерминирующая творческий акт, стала теперь диктовать тип структуры эстетической конструкции, а сам субъект творчества стал в полной мере его законодательным и целеполагающим фактором. Таким образом, целеполагание и закономерность стали исходить уже не извне, не из внешней объективности, а изнутри, из свободной субъективности. Новое европейское мирочувствование стало понимать акт творчества уже не как детерминированное отражение или дублирование наличного природного, социального или человеческого бытия, а как проявление экзистенциальной свободы выбора перед лицом Ничто.

Это новое понимание природы искусства, в свою очередь, вызвало радикальные изменения сенсорных и интеллектуальных человеческих стереотипов, оказавших решающее влияние на структурирование эстетических образований, т. е. на характер их ритма. А так как категория ритма (в отличие от метра) является по существу категорией философской, то изменение ритмической концепции в новой европейской музыке явилось отражением этого глубинного изменения в философской направленности европейского музыкального смыслостроения.

Реакция европейской музыки на новый подход к пониманию как самого бытия, так и природы художественной реальности носила характер постепенной, но отчетливой тенденции к эволюции принципа формообразования и изменения своей ценностной ориентации. В современной серьезной музыке наметился явно выраженный отход от эмоциональности к созерцанию и рефлексии, от чувственного восприятия к умопостижению (т. е. от впечатления к оценке). Эта тенденция запечатлелась в додекафонии, сериализ-ме, электронной музыке. Новый рационализм сериализма уже не обладал ритмической регулярностью тональной музыки (преобладание ритмической регулярности, по сути дела, окончилось еще ранее — с переходом европейской музыки от диатоники к хроматизму). Как только строгая иерархия тональной структуры сменилась равноправием тонов, преобладание регулярности исчезло — тональный центр создавал симметричное построение, регулярность движения звукового материала. В додекафонии моделью музыкальной структуры стали не экстрамузыкальные умозрительные или эмпирические модели, а абстракции выбранного 12-тонового ряда и его вариаций.