Чёрная пантера с бирюзовыми глазами

– Рэнди, это Джеффри, Джеффри, это Рэнди, – представляет нас друг другу Томас.

Джеффри протянул мне руку, я в ответ подала свою, но, вместо того, чтобы пожать её, как я ожидаю, мужчина, изящно поклонившись, поцеловал тыльную сторону моей кисти.

– Эй! – послышался возмущённый голос Томаса. – Рэнди – девушка Гейба! Ты что, забыл?

Но, в отличие от него, я прекрасно поняла, что этот поцелуй – ни что иное, как дань вежливости, жест не особо распространённый в наше время, но когда-то вполне обычный. Джеффри держал мою руку ни на секунду дольше, чем нужно, в его глазах я увидела только дружелюбие и, пожалуй, любопытство. Ни проблеска заигрывания.

Но вот сама фраза Томаса меня поразила. Точнее то, как легко он сказал о том, что я – девушка Гейба. Как некий всем известный факт. Как нечто, само собой разумеющееся. И Джеффри, кстати, именно так его слова и воспринял. Ведь, в принципе, между мной и Гейбом ничего ещё даже озвучено не было, а вся Долина уже в курсе. Я тут вообще-то вторые сутки всего, а меня уже, похоже, просватали! В принципе, я-то как раз и не против. Но интересно, сам-то Гейб знает, что я официально уже числюсь его девушкой?

– Ах, малыш Томас, ты ещё слишком юн, чтобы знать, как правильно приветствовать даму, – покачал головой Джеффри и повернулся ко мне. – Пойдёмте, я вас провожу. Каро уже проснулась, и совсем неплохо себя чувствует. Думаю, она будет рада тебя увидеть. Только тихонько – Гвенни просидела возле матери почти всю ночь и только недавно задремала.

Вслед за Джеффри мы вошли в одну из дверей, за которой оказался небольшой коридор. Одна его стена была сплошной, на другой располагались три двери, а между ними – огромные окна в полстены высотой. Сквозь два из них были видны «внутренности» обычных больничных палат, на данный момент – пустых, третье изнутри закрывали жалюзи. Именно туда и направился Джеффри. Тихонько постучавшись, он приоткрыл дверь, просунул голову в образовавшуюся щель и негромко произнёс.

– Каро, к тебе посетители. Ты как, готова их принять?

Видимо, получив изнутри какой-то знак, он вытащил голову наружу, кивнул нам на дверь и приложил палец к губам, давая понять, что нужно соблюдать тишину. Мы на цыпочках вошли в палату. На кровати лежала та самая женщина, которую мы нашли в «тюрьме». На этот раз она уже не выглядела такой бледной и измученный. Хотя она всё ещё лежала под капельницей, это было, пожалуй, единственное сходство с нашей первой встречей.

Кровать была намного просторнее и даже на глаз мягче и удобнее той, к которой она была пристёгнута. Кстати, ремней, разумеется, тоже не было. Вместо казённой больничной «распашонки» на Каролине была красивая ночная рубашка, бледно-зелёная, с рюшами и вышивкой, и лёгкое одеяло. Волосы, прежде спутанные и слипшиеся от пота, теперь были аккуратно расчёсаны. Исчез лихорадочный блеск в глазах, на щеках, прежде бледных до желтизны, проступил лёгкий румянец. Но самое главное – это полная умиротворённость, которую теперь излучала эта женщина.

Взгляд Каро был сосредоточен на Вэнди, которая, свернувшись клубочком, спала в кресле, пододвинутом к кровати. Её маленькая ручка, даже во сне, крепко цеплялась за руку матери. Когда мы вошли, Каролина подняла на нас глаза. Я точно могла определить момент, когда она либо узнала меня, либо догадалась, что я такая. Потому что если вначале её взгляд излучал лишь лёгкое любопытство, то потом глаза женщины, остановившись на мне, широко раскрылись и налились слезами.

– Спасибо! – прошептала она, потом взглянула на спящую дочь и снова на меня. – Спасибо.

И я поняла, что она благодарит меня не за своё спасение. А за то, что я спасла её ребёнка. Для неё это было гораздо важнее.

Мы постояли ещё какое-то время, но я совершенно не знала, о чём говорить. Я не знала Каролину, я пришла к Вэнди. Но она спала, поэтому, немного потоптавшись у двери палаты, мы шёпотом пожелали скорейшего выздоровления, попрощались и вышли обратно в коридор, а из него – в холл. Джеффри дожидался нас там и попросил зайти в его кабинет.

– А теперь, молодой человек, покажите-ка мне ваше колено, – обратился он к Томасу.

Тот неохотно, но послушно, закатал штанину, продемонстрировав роскошный синяк, и уселся на кушетку. Доктор достал из шкафчика какую-то мазь и начал аккуратно втирать её в гематому.

– И где же ты умудрился так удариться?

– Споткнулся, когда бегал с Лаки по коридору, вот и приземлился на колено, – дёрнул Томас плечом. – Это же так, ерунда. Заживёт, в первый раз что ли?

– Тебе повезло, что ничего себе не повредил. Колено – вещь не самая неуязвимая. А ты ведь не хочешь хромать ближайшие шестьдесят лет?

– Да кто же хочет-то? Но ничего же не произошло!

– Мы же вроде бы договаривались: получил какую-то травму, любую, хоть синяк, хоть царапину – сразу ко мне. Вы, дети, слишком хрупкие, и лучше перестраховаться. Вот переродишься – я и не взгляну больше в твою сторону, хоть в лепёшку расшибись, ты мне будешь уже не интересен. Но пока ты смертный – будь добр, соблюдай правило.

– Ладно, обещаю. Просто я не думал, что с такой фигнёй тоже нужно к тебе идти!