Чёрная рада

 — Добродею мой любезный, говорил старый Сурмач, — коли б я знал, что такая мне будет на старости честь от полковника Шрама — враг меня побери, когда б я затрубил вам хоть на один приступ! Разве ж ты не рад моему Тараску, что не хочешь покропить его пеленок? Тебе видно все равно, вырастет ли из него добрый казак, или закорявеет, как жидовчá!

 — Рад я ему от всей души, пошли ему Бог счастье и долю; но не та пора, чтоб пить.

 — Для доброго дела всегда пора. Смотри, сколько возов стоит вокруг моей хаты! Никто не отцурался моей хлеба-соли. Иной на ярмарку ехал, иной в лес за лозою на огорожу, иной на мельницу с мешками; но когда нужно привитать нового человека, то пусть ярмаркует себе кто хочет, пусть свиньи лазят в огород, а жинка рвет на себе волосы: тут понужнее дело зашло; надо стараться, чтоб новому человеку не горько было на свете жить. А то скажет: «Вот у меня сякой такой батько был! поскупился отпраздновать, как следует, мои родины, а теперь и ешь хлеб пополам со слезами!»

 — Образумься, ради Бога, Тарас! сказал Шрам, начинавший терять терпение. Пристало ли человеку, приехавши на поклонение святым угодникам... 

 — Да что ты, кум, возле него панькаешь? сказал Тарасу чей-то грубый голос. — Разве ты не знаешь, что все это значит? Это значит: знай наших! это значит — кармазины! вот что! это значит — наш брат им не компания! вот что!

 — Чёрт возьми! вскричало еще несколько голосов, потому что пьяная чернь вспыхивает как порох от одной искры, — так мы тогда только компания кармазинам, когда нужно их выручать из лядского ярма?

 — Хе! сказал хозяин. — Если так, то чего-ж нам возле них панькать?

 — К чёрту всех кармазинов! раздались буйные голоса. Они только умеют побрякивать саблями. А где они были, эти проклятые брязкуны, как проклятый Радзивил загремел из пушек в городские ворота?

Закипело у Шрама сердце, когда услышал он такие речи.

 — А вы ж, проклятые салогубы, вскричал он, где были в то время, когда ляхи обгорнули нас, как жаром горшок, под Берестечком? где вы тогда были, как припекли нас со всех сторон — что мало не половина войска выкипела? где вы тогда были? Вы тогда звенели талярами да дукатами, что набрали от казаков за гнилые подошвы и дырявые сукна! А Радзивил пришел, так вы и разу не ответили ему из пушки! Подлые трусы! вы добровольно отдали Радзивилу оружие и, как бессильные бабы, просили пощады у литвинов! А когда Киев запылал, и литвины принялись душить вас, как овец, в то время кто подоспел к вам на помощь, если не казаки? Бедный Джеджелий с горстью своих серомах влетел в Киев, как голубь в свое гнездо за коршуном. А вы поддержали его, подлые зайцы? Дурень был покойник! если бы я, я не литвинов бы рубил, а вас, бесовы дети! я научил бы вас защищать то, что отвоевали вам казаки!

 — Какой дьявол отвоевывал нам наше добро, кроме нас самих? кричали мещане. Отвоевали казаки! да кто ж были те казаки, коли не мы сами? Это теперь, по милости вашей, мы не носим ни сабель, ни кармазину. Казачество вы для себя припрятали, а мы изволь строить своим коштом стены, палисады, башни, платить чинш и чёрт знает еще что! А почему бы нам, так же как и казакам, не привязать к боку саблю, и не сидеть, сложа руки?

 — Казаки сидят, сложа руки? возразил Шрам. Щоб вы так по правді дыхали! Коли б не мы, то давно б вас чёрт побрал! давно б вас ляхи с недоляшками задушили, или татаре перехватали! Неблогодарные твари! Да только казацкою храбростью и держится русский народ на Украине! а без них тут бы сидел лях на ляху! Изволь им дать права казацкие! Сказали б вы это батьку Хмельницкому! он бы как раз потрощил на ваших безмозглых головах булаву свою [48]! Где это видано, чтоб весь народ имел одинаковые права? Всякому свое: казакам сабля и конь, вам счеты и весы, а поспольству плуг да борона.

 — Коли всякому свое, пане Шраме, сказал Тарас Сурмач, размахивая сулеею и обливая себя вишневкою, — коли всякому свое, то почему ж нам саблю и казацкую вольность не считать своими? У казаков не было войска — мы сели на коней и стали под их корогвами [49]; у казаков не было денег — мы доставили им и деньги и оружие; вместе воевали поляков, вместе терпели всякие невзгоды. А когда пришлось к рассчету, то казаки остались казаками, а нас в поспольство повернули! Что ж мы такое? разве мы не те же казаки?

 — Разве мы не те же казаки? подхватили гости, заложа гордо за пояса руки. Кто жил прежде с нами за панибрата, тот теперь гордует нашею компаниею!

Шрам несколько раз начинал говорить, но поток общего негодования был так стремителен, что уносил его слова недоконченными.

 — Постойте, постойте, паны кармазины! заревел, как бы в заключение этого нестройного концерта, грубый голос толстого мещанина, — мы вам поуменьшим гордости! Не долго вам орудовать нами: добрые молодцы не дадут нам загинуть. Будет у нас черная рада: тогда посмотрим, кому какие права достанутся.

 — Ого!.. сказал Шрам: — вон оно к чему дело клонится!

 — А то ж як? говорили, стоя козырем, мещане. Не все только казакам на радах орудовать. Оглянулись и на нас сечевые братчики...