Чёрная рада

Между тем отмичары продолжали свой путь так быстро, как только позволяло им затруднение везть полусонную красавицу. Бедная Леся видимо была напоена сонным напитком, и так сильно, что до сих пор не могла очнуться. Скоро однакож свежий ночной воздух и движение от верховой езды произвели на нее свое действие. Она открыла отяжелевшие веки, и, увидя себя в лесу между двух усатых рож, сочла это видение за сон. При всем том страх её был так силен, что она пронзительно закричала, призывая своих друзей на помощь; и этот-то крик произвел такое благодетельное действие на любящее сердце Петра.

Что же касается до сердец Кирила Тура и его верного побратима, то вопль прелестной отмицы тронул их не более того, сколько отчаянный крик зайца трогает сердце охотника. Витязи ночи только взглянулись между собою с торжествующим видом, и продолжали мчать вперед свою добычу. Она начала умолять их, чтоб не губили её и возвратили к отцу и матери; но Кирило Тур на это весело рассмеялся.

 — Что за глупые головы у этих девушек! сказал он. — После таких трудов бросить по доброй воле добычу! Нет, голубонько, не на такого напала. Да и чего горевать тебе? Разве я не сумею любить тебя так же, как и кто другой? Не плачь, мое серденько! Привыкнешь, то будешь так же весело жить, как и за гетманом. Не даром говорят: дівка як верба: де посади, то примется.

Не очень утешило Лесю такое увещание; бедняжка рвалась, кричала, поднимала к небу руки.

 — Послушай, моя дуся, сказал ей запорожец таким голосом, от которого она затрепетала, — я не знаю ваших нежностей; может быть, ясновельможный пан гетман, или кто другой, умел бы лучше развеселить тебя; я же скажу только, что тебе выгоднее будет отложить свой крик до другого времени, а то нас могут нагнать, и тогда не думай, чтоб я возвратил тебя живую. Может быть, у ваших сельских волков можно вырвать из пасти еще не задавленного ягненка, но наши луговые не привыкли быть такими уступчивыми. Молчи, говорю, коли не нажилась еще на свете!

И, вынув из ножен кинжал, блеснул им при месяце перед её глазами, прибавя: — Не плачь, моя люба, бач, яка цяця!

Яростный взгляд, брошенный при этом из-под нахмуренных бровей, и голос, врезавшийся в самое сердце, заставили бедную отмицу повиноваться её похитителям, и только мысленно молить Бога о помощи.

Когда они выехали из лесу на открытое поле, бледный лунный свет боролся уже с розовым отблеском зари, которая начинала окрашивать своим пурпуром восточный горизонт. Поля простирались перед ними широкими волнами, и дорога то спускалась в долину, то подымалась на отлогую возвышенность. Взъехав на одну из таких возвышенностей, Кирило Тур оглянулся, и, заметя под лесом скачущего во весь опор казака, сказал:

 — Не будь я запорожец, если этот молодец не за нами! И, если хочешь, побро, знать зоркость моего ока, то скажу тебе, и кто это. Это сын старого Шрама. Враг меня побери, если я не догадываюсь, какой заряд несет так быстро эту пулю!

 — Море, драгий побратиме! отвечал Черногорец, чего ж ты стал? утекаймо!

 — Не такой, брат, у него конь, чтоб нам уйти с отмицею. Нет, лучше остановимся и дадим ему бой по рыцарски.

 — Бре, побро, я никогда не прочь от бою; но нас два: стрелять нам не приходится, а на саблях не знаю, что можно сделать Шрамову сыну; только провозимся здесь до свету, пока наскачут и отнимут девойку.

 — Я много раз слышал, сказал Кирило Тур, — что Шрамов сын один из первых рубак на Украине, и потому-то не хочу, чтоб он видел спину Кирила Тура, после того, как махал ему издали саблею. Посмотри, как он машет: будто просит добрых приятелей воротиться в гости. Будь я дрянь, а не запорожец, коли сегодня один из нас не добудет рыцарской славы, а другой рыцарской смерти! Ты увидишь сегодня такой поединок, что перестанешь выхвалять своих черногорских юнаков.

 — Ты хочешь, побро, один с ним биться? спросил Черногорец.

 — А вже ж один! отвечал Кирило Тур. — Я скорей променяю саблю на веретено, чем нападу вдвоем на одного.

Между тем, как они разговаривали, остановясь на одном из полевых бугров, Петро приближался к ним тем быстрее, что Леся, увидя неожиданную себе помощь, вынула из кармана белую хустку [76], и начала махать ему в знак радости.

Отмичары только что оставили за собою мостик, перекинутый через один из глубоких провалов, которыми в этом месте покрыты нагорные берега Днепра. Кирило Тур, спустив свою отмицу на землю, встал с коня, и, разобравши ветхий мостик, побросал бревна в провал, на дне которого ревел мутный поток, подмывая крутые берега.

 — На что ты это творишь, драгий побратиме? спросил Черногорец.

 — На то, отвечал Кирило Тур, чтоб этот молодец доказал сперва право иметь дело с запорожцем. Пускай перепрыгнет через этот ровчак, тогда я готов с ним рубиться, хоть до страшного суда.

 — Бре, побро, к чему это? Коли ты думаешь, что ему не удастся перепрыгнуть, то лучше оставим его по ту сторону, а сами доберемся скорей до своей схованки [77].