Чёрная рада

Петро хотел пробраться к своему отцу и к немногим верным старшинам, которые стояли вокруг него с красными лентами; он хотел разделить с ними опасность, которую все предвещало: но теперь уже нельзя было пройти между столпившимися казаками никаким образом. И так поневоле оставался он в кругу заговорщиков, означивших себя голубою лентою. Теперь уже не только старшины, но и простые казаки смело обнаруживали свои замыслы.

 — Ну, брат, говорил один, дождались мы наконец своего праздника, будем панами на Украине! Пускай всяк теперь казака знает!

 — Над кем же мы будем пановать, спрашивал другой, когда все станут один другому равны?

 — Кто это тебе сказал?

 — Как же иначе? Видишь, меж нашею старшиною виднеются, как грибы в траве, толстогубые бургомистры от мещан! А вон — стоит, разинув рот, и мужицкий выборный!

 — Ге-ге! Не знаешь же ты Ивана Мартыновича! Я не то слышал вчера в шинке от сечевого братчика. «Один, говорит, тому час, що невістка в плахті: пускай, говорит, повеличаются, як порося на орчику, а после довольно с них чести — и плотины чинить. Есть, говорит, кому пановать и без салогубов и без мужиков. Ивану Мартыновичу лишь бы казачество к себе приласкать, а больше ему ни до кого нет дела».

Вдруг раздался гром бубнов и труб. Из шатра вышел царский боярин, князь Гагин, с думными дьяками. В обеих руках нес он с торжеством царскую грамоту, а его спутники — царскую хоругвь для казацкого войска, бархат, камку, парчу и соболи в подарок гетману и старшинам. Все они были с окладистыми бородами, в богатых турских шубах, в сапогах, шитых золотом и усеянных жемчугом. Подошедши к столу, они поклонились сперва направо, где стоял Сомко, потом налево, где стоял Бруховецкий, потом поклонились в третью и четвертую стороны. Все мало по малу умолкли.

Князь Гагин перекрестился большим русским крестом от самой лысины до низко повязанного пояса, тряхнул в обе стороны седыми кудрями, поднял высоко перед собою грамоту, — два дьяка поддерживали ему руки, — и начал читать длинный царский титул.

Сельская чернь, стоявшая за запорожцами, не слыша чтения, боялась опоздать с провозглашением, и начала кричать: «Ивана Мартыновича волим! Бруховецкого волим!» А задние ряды ополчения Сомкова, услышав этот крик, начали себе кричать: «Сомка, Сомка волим гетманом»! И по всему полю понесся крик, подобный буре, бушующей в бору. Тогда и ближние ряды, видя, что чтение совсем заглушено, начали провозглашать гетманов, и в одну минуту крик обхватил всех казаков, от самых дальних рядов до переднего круга, составленного из старшин.

 — Бруховецкого! кричали одни.

 — Сомка! кричали другие.

 — Не удастся свиноезду гетмановать над нами!

 — Не удастся торгашу пановать над казаками!

 — Так вот же тебе!

 — Возьми ж и ты от меня!

И началась драка.

 — Стойте! Стойте стеною! вскричал Сомко своим. Дадим им ответ саблями!

Но на этот крик только немногие обнажили сабли и столпились вокруг своего гетмана, а прочие, как бы со страху, потеснились назад, крича:

 — Не наша сила! Не наша сила! В табор! Уходите в табор!

Между тем запорожцы схватили Бруховецкого на руки и бросились толпою к столу так неистово, что чуть не сбили с ног и самого князя с дьяками. Князь Гагин, теснимый и толкаемый со всех сторон, едва мог выбраться из бурной их толпы и уйти в царский шатер.

 — Гетман, гетман Иван Мартынович! орали во все горло запорожцы.

 — Дети! вскрикнул к своим Шрам, неужели мы потерпим такое поругание? Долой Иванца! Сомко гетман! Больше никто!

И густая толпа, окружив Сомка, начала пролагать себе дорогу к столу саблями. Уже потеснили противников, уже посадили Сомка на стол. Но запорожцы напали на гетманских приверженцев, как злые осы; одни падали под ударами сабель, а другие наступали по трупам падших и бросались с ножами и дубинами на Сомковых сторонников; сломали его бунчук, вырвали из рук у него золотую булаву. Посмотрел Сомко с высоты стола — вокруг него только горсть старшины и казаков; далее все запорожцы.

 — Эй, братцы, закричал он, полно! Нет здесь наших! Мы посреди врагов!

Смотрят старшины — в самом деле, они со всех сторон окружены запорожцами, которые бушуют вокруг них, как море вокруг пловцов. Бруховецкий, сбитый со стола, размахивая булавою, кричит:

 — Бейте, дети, торгаша! Шапку червонцев за добрый удар!

Сторонники Сомковы поняли тогда опасность своего положения, и, сдвинувшись тесно плечом к плечу, начали отступать к царскому шатру. Тут московская рать, приведенная князем Гагиным для порядка на раду, заслонила их от запорожцев и дала возможность уйти к лошадям, которые стояли под защитою верных казаков за шатром. Многие однакож положили головы на раде.

Черевань между тем, не смотря на суматоху и беспрестанные толчки теснящихся вокруг него казаков, продолжал не умолкая кричать: — Сомко, Сомко гетманом!

 — Что это ты горланишь, стоя меж нашими? вскрикнул ему один запорожец-атаман, за которым следовала, сверкая глазами, его разъяренная ватага.

 — А що ж, бгатцы? отвечал добродушный толстяк. Я своего зятя на всяком месте готов провозгласить гетманом.