Чёрная шляпа (СИ)

— А машину завести не судьба? — спросила девушка, — У Гарри есть дешевые тачки.

— Денег нет, — сказала я, — Да и люблю ездить с попутчиками.

— А ты наглая! — восхитился Марк, — Мне это нравится. Запрыгивай, детка!

Я села в машину рядом с хвостатым мальчиком. Он раскуривал трубку с какими-то ужасными благовониями. Марк включил радио.

— О, Бонни Эм! — воскликнул Марк и принялся дебильно подтанцовывать.

— Что за старьё? — сварливо спросила девушка, — Пацаны нас увидят — засмеют.

Она переключила станцию на какую-то электронику. Хвостатый и Марк одновременно скривились. А девушка нарочисто писклявым голосом принялась подпевать.

— Где там твоя деревня? — пытался перекричать её Марк.

— Просто поезжай прямо, — сказала я.

— Поезжай прямо, куда глаза глядят, — наконец подал голос хвостатый, — Романтика дороги. Просто кайф.

— Какая тут романтика дороги? — рассмеялась девушка, — Её же не видно за каплями дождя.

— Сейчас, по законам жанра, выскочит призрак маленькой девочки, который мы собьем, — сказала я.

— Ой, да не гони, — сказала девушка.

— Ты должна была испугаться, — назидательно сказал Марк, — И прижаться к моему плечу. А я бы тебя утешил.

Марк переключил радио на рок. Хвостатый докурил трубку и принялся набивать её снова.

— Прекрати, Том, тут нечем дышать, — проворчал Марк, — Открой окно.

Том недовольно цокнул и открыл окно. Тут же в салон ворвались мелкие капли дождя и ледяной пронизывающий ветер.

— Холодно, — сказала я.

— Мне нет, — пожал плечами Марк.

— А мне да, — проворчал Том, — Поэтому  я закрою.

— Хотя бы не кури, — взмолился Марк.

Под рок-музыку и возбужденную болтовню ребят мы доехали до деревни. Я вышла, попрощалась с каждым из них и пошла в дом. А они зачем-то поехали дальше, вместо того, чтобы повернуть обратно, в город огней и кафетериев.

====== Песня о живой ======

Кукушка из часов. Охапка листьев, разлетающаяся в сторону юга. Как будто так уже было. Как будто так уже будет.

Кукушка из часов. Сквозняк, открывающий дверь. Кто-то стоит на пороге. Кто-то, пахнущий смолой и хвоёй.

Кукушка из часов. Начало отсчета. На последнем издыхании бьют куранты. Когда закончится бой, всё исчезнет. И запах хвои,  и золотые листья, и белые перья в воде, и гранитные скалы.

Кукушка из часов. Только она да старый дом, единственная тропинка, ведущая к нему, заросла вереском и полынью. Снег уже не греет — он обжигает. Пламя в камине превратилось в тлеющие угольки. Прямо как я.

Больше не сплю. Больше не сижу дома. По ночам я гуляю по тропинкам, слушая ухание сов и стрекот кузнечиков. Похожа на взъерошенного мокрого птенца. Вернуться бы в теплые дни.

Я начинаю слышать шепот колосьев. Они говорят о загорелых босых ногах, порхающих мотыльках, дождевых червях и пылью из-под колес машин. Деревья поют о старых жильцах, которые сбежали из этой тишины, побросав дома, полные секретов, старых игрушек и музыкальных шкатулок.  Птицы рассказывают о прошедшем лете. Кроты — о поверхности, для них такой же недосягаемой и смутной, как для нас небо.

Они смешиваются воедино, а я, сколько бы не затыкала уши, не могла от них скрыться. Сначала я пугалась, потом мне стало всё равно. Всё смешалось в единую кашу, явь с наваждением и радость со страхом. Это было как дремота, как сон, в который иногда пробираются частички реальности. Никто не замечал этого, или я не замечала других.

Когда я засыпала, я ходила во сне. Ходила по пустырям и заброшенным местам, бродила безцельно, резко просыпаясь и пугаясь. Потом с трудом находила дорогу назад, едва помня, где я живу и как меня зовут. Воспоминания куда-то утекли.

А потом я перестала видеть лица. Люди были лишь размытыми пятнами. Вокруг Нэнси было пусто, и сама она была прозрачна, а Дейла всегда окружал осенний ветер и пожелтевшая хвоя. Габриэль была изранена и вывернута наизнанку, а с Клариссы стекала вода.

Да и я сама представлялась себе одной сплошной раной, в которую попадало все.  Одна язвенная, гноящаяся рана, полная всего скверного. Магнит, который притягивался ко всему. И самое страшное было в том, что сопротивляться я могла с трудом. Шляпа оказалась запертой в шкафу и благополучно забытой.

Так началась зима. А вместе с ней — дождь, смешанный с мокрым снегом, слякоть и лужи, по утрам корка льда, серое небо, голые деревья, пальто и шарфики, дыхание, превращающееся в пар и воющий ветер. Собаки, кошки и птицы попрятались. Да и люди заперлись в своих домах в обнимку с обогревателями.

Зимой было хуже всего. Я уже была на издыхании. Бросила школу, сожгла учебники, разругалась с родителями и послала всех друзей.

Кто знает, что бы было, если бы одной морозной ночью я не сунулась в заброшку? А сунулась я потому, что кто-то играл на флейте. Это было так странно и неуместно, что я, забыв обо всем на свете, медленно зашагала в сторону дома, как завороженная. А я и была завороженной. Крысоловом.

Грань впустила меня к себе в ту ночь, распахнув двери с облупившейся краской. Хотя, никакой Грани и не было. Точнее, она была во мне. В нас. Пропасть, отделяющая Иного от всех остальных. И я её перепрыгнула, влекомая игрой на флейте.